И это хоть и комично, в определённом смысле, но не самый приятный момент. А главный, почему «нет» — вороватость кобольдов. Чисто видовое свойство, которое они сами рассматривают как этакую доблесть. Что, в общем-то, логично: если вид не может справиться с какой-то видовой характеристикой, то ей начинают гордится. Как сквернословие цвергов, заносчивость сидхов и множества прочих видов Тесселиса.
Так вот, в случае если бы я использовал в качестве транспорта Клоу и Лукас, как назывались эти плетёные корабли, то до места пересадки я бы добрался нищий. И истощённый до того состояния, что даже не смог бы вернуть своё достояние. И не по злобе кобольдов, так-то они довольно симпатичны и благожелательны, а просто потому что они — кобольды. В качестве наглядной иллюстрации моим рассуждениям, трактатор рефлекторно изогнулся, прихватывая вороватую красную ручонку. Ведь смотрел я на кобольдский корабль с пристани, а сами кобольды суетились, выгружали, загружали, да и просто сновали в округе. И вот один такой снующий засновал мне за спину и тянул шаловливые ручонки к сумке с золотом.
— Уважаемый! — заизвивался красный воришка в трактаторе, с наигранной обидой смотря на меня. — Я помочь вам хотел, что вы хватаетесь⁈
— Да? И чем? — риторически поинтересовался я, не отпуская, впрочем, кобольда.
Ну они, несмотря на весьма скромные габариты, чертовски сильные (и выносливые, но джентльмену об этом вспоминать… в общем, не знаю, сильные и выносливые, и точка!). Не говоря о том, что несколько кобольдов хоть и не вмешивались, но приблизились, возмущённо смотря на меня… и пытаясь перекрыть дорогу местному полисмену, деловито топающему к месту происшествия. Как чудом появился, я конечно во все закоулки не заглядывал, но яркая форма и дородная фигура этого джентльмена точно привлекла бы моё внимание.
— Как чем⁈ — заизвивался кобольд. — Замарались, пыль на спине…
— И где? — уточнил я, выворачиваясь из сюртука, придерживая как сумку, так и кобольда.
Тракторы позволяли и не такую акробатику, так что я преувеличенно внимательно осмотрел сюртук, демонстративно помахав им перед воришкой.
— На брю… — начал было он, посмотрел на полуобернувшегося меня и обвис. — Показалось, господин. Но я как лучше хотел! Отпустите, а? — состроил он совсем жалобную физиономию.
Ну-у-у… конечно, наказать бы как-то стоило бы. Но тут очень неоднозначная ситуация: и сделать-то ничего этот кобольд не сделал. Не успел, как понятно, но всё же. Да и я, после обдумывания политики цвергов Британики к людям стал как-то… ну с большим пониманием, что ли, относится к всяким видовым особенностям. Давать себя грабить или ещё как-то ущемлять я, конечно, не дам. Но и наказывать коболда за то, что он — кобольд… как-то не слишком красиво выходит.
Так что покачал я головой, погрозил кулаком (вряд ли поможет, но хоть что-то) и отпустил красного. И, как по волшебству, он и копошащиеся под ногами полисмена кобольды просто растворились в чистом морском воздухе.
— Констебль Макана Наиноа, — слегка махнул рукой у виска полицейский, остановившись передо мной.
— Механик Фиктор Хуманум, — не без гордости ответил я.
— Что у вас тут стряслось? Да и что вы тут делаете? Известно же, что кобольды… — на последнем он замолчал.
Почему замолчал — понятно. Обвинить весь вид в вороватости… можно. Но если ты просто разумный. А вот представителю власти такое допустимо только в том случае, если он готов что-то предпринимать с этим. Не просто сказать «воришки», а что-то с этим делать. Ну а констебль, как понятно, ничего с самим фактом сделать не мог, вот и запнулся.
Кстати, был он именно человеком, типичной для Таино человеческой расы: посветлее обитателей Лакота, но смуглые. С чуть уплощёными глазами, «азиятскими», как подсказывала искусственная память, но не щёлочками. А данный, конкретный полисмен был ещё и огромен — шесть с лишним футов, очень объёмный, при этом явно не толстяк: ни испарины на лбу, несмотря на жару. Ни колыханий телес под яркой, но лёгкой формой. Ну и, наконец, двигался констебль ловко и быстро, что для излишне обильных жирами не свойственно. Так что обширный живот и всё вокруг — видимо, просто такая особенность телосложения, а не следствие неуёмного обжорства.