Тесси терпела сколько могла, но, когда несколько бородатых наглецов приземлилось на её мягкий живот, не выдержала, выдав себя с потрохами. Она ловко ухватила одного из них за край кафтана, и пока остальные в ужасе разбегались кто куда, поднесла его к лицу, чтобы получше рассмотреть в свете затухающих каминных углей.
Человечек смешно дрыгался в воздухе. И если ноги его болтались, пытаясь поймать равновесие, то руки уверенно сжались в кулачки, давая девчонке понять, что их крошечный обладатель вовсе не намерен сдаваться без боя. Лицо человечка, хоть и было чрезвычайно бородатым и суровым, показалось Тесси совсем детским, а шапка, надвинутая на брови, венчалась милейшим помпончиком, что лишь убедило Тесси в безобидности грозного воина. Ведь ей было известно наверняка: злые люди не носят помпонов.
— Ну, и кто же ты таков? — спросила Тесси. В ответ человечек лишь сильнее насупился и сложил руки на груди, продолжая при этом презабавнейшим образом болтать ногами.
— Ах так? — возмутила Тесси. — Что ж, раз не желаешь говорить, мне придётся тебя съесть.
И она широко разинула рот, поднося к нему человечка. Конечно же, Тесси не собиралась никого есть, хотя, по правде сказать, порядком проголодалась оттого, что проспала обед. И всё же, поедание на вид маловкусных бородатых человечков в зелёных кафтанах вовсе не входило в её планы.
— Постой, хозяйка! — раздался тоненький голосок. Из-за кочерги, прислонённой к камину, показался другой человечек. — Этот Бим! Я — Бом. А тот вон — Звонкогром. — Человечки по одному выходили на ковёр, а Бом продолжал перечислять: — Дуболом, Толстослон, Вышедом, Вгорлеком и Облом. Мы эти, хозяйка, садовые пискли.
— Может, пикси? — удивилась Тесси.
— Не, пискли, точнёхонько тебе говорю.
Свободной рукой Тесси почесала макушку, поразмыслила ещё пару секунд, а после, решив смилостивиться, поставила грозного Бима рядом с остальными. По правде сказать, Тесси казалось, что писклей было гораздо больше, когда они врассыпную спускались с ели. А теперь на линялом ковре словно бы лежала горка опавших хвойных иголок. Тесси напустила на себя самый важный вид, какой только сумела, совсем как маменька, когда отчитывала её за проступки, и, оглядев компанию садовых писклей, строго спросила:
— И зачем же вы пробрались в мой дом?
— Ну так это, хозяйка… — Бом, который, очевидно, был у них за главного или, по крайней мере, за смелого, поковырял остроносой туфлей ворс ковра. — Нам интересно, стало быть, поглядеть, как человеки по-новому Рожество справляют. Вот королевна и сказала, мол, пойдите. А ещё, чего уж, напакостить. Какое Рожество и без пакостей?
Бим, который так и не переменился в лице, толкнул Бома плечом, явно призывая помолчать, пока тот не сболтнул человеке-девчонке ещё чего-нибудь лишнего, кроме того, что сболтнул уже.
— Ах напакостить! — Тесси упёрла руки в бока. — Нет уж! В этом доме пакостить могу только я!
— Дак ты ведь не знашь, хозяйка, мы в этом деле доки! — гордо ответил Бом.
— Ага, точно! Да! — тут же подхватили прочие пискли.
— Ты уж это, позволь нам, хозяйка, Рожество всё ж! — Бом снова потупился, ковыряя носком ковёр. По-видимому, этим он выражал крайнюю степень почтения. — Уж так мы устроены, по-другому не могём.
Тесси хитро прищурилась. Уж она знала, как много стоит на кону. Ведь за любые шалости от маменьки влетит именно ей. Ни одна живая душа не поверит в историю о садовых писклях, а тем более, взрослая душа. Ведь взрослые души, как известно, не то, что детские, — с годами веры в них становится меньше и меньше. И если предстоит получать на орехи, так хоть с пользой и выгодой.
— А вы мне за это что? — спросила Тесси.
Бим, который всё время хранил горделивое молчание, поиграл бровями, подбирая самую хмурую гримасу из возможных, после переглянулся с собратьями и деловито почесал подбородок.
Надо сказать, писклям очень уж хотелось увидеть нынешнее Рожество. Ведь в иные года такого не бывало ни разу: ель тащили прямо внутрь, да ещё украшали всё гирляндами из омелы и остролиста. А что до пакостей, так без них садовый народец и вовсе не представлял себе жизни. Каждый уважающий себя пискль должен был хоть раз пробраться в хозяйский дом и что-нибудь в нём подпортить. Таков был закон общины, такова была писклинная натура. А потому Бим, столь же тщательно, сколь организовал вторжение, взвесил все возможные варианты, начиная с того, где человека-девчонка сметает писклей на совок метлой и кончая тем, где всё-таки их поедает. Он вышел вперёд и, откашлявшись, сказал: