Марк не смог даже похоронить отца, ведь если бы и сжалилась советская власть, проявив визой неслыханную щедрость, пока он бы все оформлял, папу, по иудейскому обычаю, уже давно похоронили бы. Несколько лет спустя старшего племянника Марка призвали в армию, и это событие окончательно добило несостоявшегося репатрианта. Алик пытался тогда друга урезонить, втолковывал, что в ЦАХАЛ [4] такого перестарка, как он, все равно не взяли бы, и советской армии он долг мужества отдал по полной программе, и что армия везде дело темное – по Праге можно было бы понять. Но Марк в это время сидел в его каморке только физическим телом, мысленно же давно обитал на других берегах.
Израиль стал для него и смыслом, и целью. Он читал все доступные самиздатовские брошюрки, которые только мог достать, от сионистских до религиозных, пока один раз не наткнулся на «Песнь песней». Это было дореволюционное издание «Псалмов Давида», роскошно оформленное и прекрасно сохранившееся. Книгу принес знакомый фарцовщик из тех, с кем дела решались в «конторке».
«Конторкой» Марк Аркадьевич называл свой кабинет, находившийся в глубине его комиссионки. Кабинет скорее напоминал сокровищницу небольшого областного музея, ну, на худой конец – склад мадам Коробочки. Довольно темное помещение метров двадцати, с окнами во двор-колодец, изрядно заваленное всяческим добром, которому не судьба была появиться на прилавке. На случай недружелюбного вторжения ОБХСС, квитанции на этот товар Марк лично заполнял каждый день, мол, вот, только что принесли, выставить в торговый зал не успели. На самом деле каждая из этих вещей ждала своего покупателя, который заранее сделал Марку заказ, ну или которому могла, по разумению Марка, понравиться.
Там же товарищ директор встречался со «своими» покупателями и с особыми продавцами, теми, кто при его посредничестве поставлял ко дворам советских господ всякие дефициты. Один из них, давно знакомый фарцовщик, и притащил на продажу Книгу Псалмов, содрав за нее с Марка три шкуры.
Песнь песней
«Не скупись, Аркадьич, – увещевал барыга, – любой из ТВОИХ за эту книженцию прилично выложится. Она ж дореволюционная, вон, гляди, Вена, 1897 год, и шрифт такой заковыристый. Я вообще думаю, может, это ваша библия, тогда она еще дороже должна катить, как наши иконы!» И уж так торгового Остапа понесло, что Марк посчитал за благо теологический диспут прервать и отсчитать запрошенную сумму. Положа руку на сердце, он тоже не знал реальной цены такой книги, да и что это за книга, представлял весьма туманно, по детским воспоминаниям.
Было понятно, что это не «библия», как выразился давешний собеседник, ибо что еврейская Библия называется Торой, Марк знал абсолютно точно. Он также знал, что такое Талмуд – это была толстенная книга, лежавшая на столе в подвальной лачуге рэб Арона, которого Марик часто навещал после школьных уроков. В детстве Марик в еврейский вопрос углублялся не очень и теперь об этом жалел – ведь сколько раз рэб Арон предлагал ему, мальчишке, подольше посидеть в его подвальчике за книгой и укорял за то, что тот носится с местными пацанами, как шойгец [5]. Даже его маму пытался агитировать, говорил, что «у мальчика золотая голова, немного усердия, и с него будет такая польза, что мама сможет им гордиться». И мама, когда скандалом, когда лаской, когда липким леденцом, усаживала ребенка за книги. Особенного интереса к наукам Марик не испытывал, дома учился, чтобы мама была довольна, а иногда и не учился вовсе – так сидел за открытой книгой и мечтал.
У рэб Арона было интересней, тот часто собирал в своей конурке сразу нескольких учеников, ребят разного возраста. Он говорил, что до войны в ешивах [6] все мальчики так учились, вместе за книгами сидели, вместе молились, вместе обсуждали сложные вопросы. Там-то Марик впервые и услышал это название «Песнь песней» – старшие парни обсуждали одну из глав «Книги Псалмов». Он тогда спросил было, что это за глава, но парни его, воробьенка, только щелкнули по носу, мол, мал еще на эту тему рассуждать. А потом старый Арон умер, хоронили его всем выжившим еврейским Витебском. На этом Марикова религиозная учеба и кончилась. Вроде бы кто-то из старших парней перенял эстафету рэб Арона и продолжил обучать ребят у себя на дому, но Марик к нему не ходил. Он считал себя недостойным древних знаний, ибо сразу после смерти учителя совершил то, что считал предательством. Точнее, как раз кое-чего не совершил, и это бездействие не мог себе простить.