Не появилось желание заполнить лакуну?
Только если у меня совсем закончатся новые идеи. Для меня это страховка: всегда могу вернуться к тем героям и заполнить оставшиеся промежутки во времени. Но сейчас подобных планов у меня нет.
А 80-е годы присутствуют в ваших романах?
О восьмидесятых у меня есть большой роман — «Какое надувательство!». Поэтому в каком-то смысле мне больше не хотелось возвращаться к тем временам — по крайней мере, писать про них с тех же позиций я точно не собирался. Ведь это роман глубоко сатирический, там отражена вполне определенная точка зрения на то, что происходило в Британии в 80-е годы. Повторяться мне не хочется. Правда, интересно было бы написать про 80-е в более личном ключе, ведь то время, вторая половина 80-х, было очень важной порой моего формирования. Именно тогда я женился, начал печататься, переехал в Лондон, пытался стать музыкантом, пытался добиться, чтобы опубликовали мои первые романы. Этот период моей жизни меня живо интересует, я часто на него оглядываюсь, но писать про него пока не писал. Так что вполне возможно, что я вернусь в ту эпоху, но чтобы продолжить историю героев «Клуба ракалий» — нет, это вряд ли.
Как прошел переход от шпионских историй к чему-то другому?
Мне кажется, в большинстве случаев — особенно когда, как я, начинаешь писать очень рано — литература идет от имитации. А подражать я мог только тому, что знал. Романы о Джеймсе Бонде я в одиннадцать лет не читал, но смотрел фильмы, которые в то время были громадным явлением в культуре нашей страны. Не знаю, показывали их тогда в России или нет. В общем, да, я начал писать книгу про шпионов, хоть и не понимал ничего ни про мир шпионажа, ни про мир международной политики и тому подобные вещи. Я написал эту книжку в одиннадцать; конечно, теперь, когда ее читаешь, видишь, что никакая это не шпионская история, а комедия — так получилось. Потом наступил перерыв. С одиннадцати до шестнадцати ничего развернутого, превышающего несколько страниц, я не писал. А в шестнадцать написал сатирический роман в стиле, если так можно сказать, Кингсли Эмиса и подобных ему писателей. Наверное, я его в то время читал. Но вот как произошел переход от одного к другому — даже не знаю. Подражал в том возрасте писателям, которые мне нравились, и все.
Вы пережили какие-то травмы в подростковом возрасте?
По-моему, в подростковом возрасте тяжело всем. Ведь взамен жизни в семье, с ее комфортом и безопасностью — если, конечно, она, как в моем случае, действительно была комфортабельной и безопасной, — взамен тебе необходимо приспособиться к жизни в большом мире, а это — место страшное. И переход, психологический переход от одного к другому, очень труден. Все это я испытал на себе, как и любой подросток. Но, как я уже сказал, в семье меня очень поддерживали, заботились обо мне, я чувствовал себя в безопасности. Знаете, я шучу, когда говорю, что для писателя это помеха. По-моему, счастливое детство — лучшая стартовая площадка, какую только можно себе представить. Тебе создают условия, в которых можно учиться, развивать свой талант и все такое. Я понимаю, что многие люди начинают писать в результате детской или подростковой душевной травмы или чтобы избавиться от воспоминания о тяжелой молодости и тому подобных вещах. Но сам я пишу не поэтому. Меня самого всегда немного удивлял тот факт, что я вообще пишу. Откуда берется этот импульс? Не знаю; он был всегда, с самого детства, я никогда не мог этого объяснить, но дело тут не в травмах — их у меня не было.