Иногда персонажи начинают напоминать романтических героев. Девятимесячное молчание Веры, двадцатидвухмесячное молчание Фреда, странный вид Арнольда, маленького человека, в самом деле почти что недочеловека, его обморок — это намеренное использование романтических идей?
Вряд ли можно сказать, что я намеренно стремлюсь использовать какие-то романтические идеи, сцены или события, но это части повествования, и я действительно не отворачиваюсь от них. «Полубрат» — это прежде всего осанна роману, эпическому повествованию. Мы имеем дело с ненадежным рассказчиком, слишком поэтической натурой. У него есть история, которую он хочет нам рассказать, эта история больше реальности, больше самого рассказчика, и он рассказывает нам такую историю, которая дает ему самому простор для роста.
Возьмем такого персонажа, как Арнольд, с его цирковым прошлым, который сразу воспринимается как гротескный персонаж, хотя бы потому, что он гротескно маленького роста и эту особенность он передает своему сыну. Он воспринимается почти как сказочный герой. Это так и есть?
Арнольд — важная фигура в романе, его можно бы назвать романтическим персонажем. Он обаятелен, соблазнитель, шарлатан и, видимо, негодяй. Он несет в себе все хорошие и плохие черты циркача, коверного. К тому же он иллюзионист по жизни, он несет это в себе из цирковой жизни. И все это становится важными элементами повествования. Барнум, его сын-коротышка, будет рассказывать историю себя и своего рода. Но Арнольд парадоксальным образом одновременно и трагическая, и комическая фигура. Таким вижу его я, и таким я хотел его изобразить. И, безусловно, Арнольд именно тот персонаж, с которым тесно связана мрачная тайна романа.
Имя Барнум звучит довольно дико для норвежского уха.
Безусловно, Барнум — это не заурядное норвежское имя. Именно поэтому священник в церкви на Майорстюен отказался крестить его под этим именем и родителям пришлось везти Барнума на крайний север Норвегии, где у людей гораздо более демократичное отношение к именам. Арнольд назвал сына в честь П. Т. Барнума, американского циркача, шоумена и рекламщика, и оба они, и отец и сын, несут в себе и хорошие, и плохие черты этого циркового мира.
В романе Барнум пишет сценарий, в котором пытается соединить свою историю с сагой, и сам роман чем дальше, тем все больше превращается в сагу. Вы учитывали эту традицию эпического повествования, когда писали свой роман?
Я преклоняюсь перед большими эпическими полотнами, которые в состоянии охватить собой и отобразить большие, насыщенные, протяженные, сложноформатные куски жизни. К тому же традиция эпического повествования всегда очень сильна не только в норвежской, но и во всех скандинавских литературах.
Барнум пишет сценарии, я и сам написал несколько сценариев, так что Барнум использует весь кинематографический арсенал, язык кино, его структуру, его драматургию. Потому что ведь фильм — это тоже всегда эпическое разноплановое полотно. И для всего «Полубрата» соотнесение с кино очень значимо.
Такое впечатление, что кино вообще является подтекстом судьбы каждого из героев. Бабушка была актрисой немого кино, Барнум становится сценаристом, участвует в кинофестивалях. А какую роль кино играло в вашей жизни?
Фильм, кино всегда были для меня важным искусством, важной точкой отсчета. Как я уже сказал, я сам писал сценарии. Я не хочу сейчас сравнивать кино и литературу, потому что это два разных мира, к счастью. Но фильм как язык, система ценностей, как способ выражения и драматургия очень важен для меня.
Ларс, скажите, а вы в большей степени горожанин или нет?
Да, городской житель, но, как и у всякого норвежца, во мне есть и городская, и сельская стороны. Здесь в Осло я, к счастью, живу на краю города, можно сказать, между городом и лесом, и меня это очень радует.
Когда вы выбирали места действия для своего романа, чем вы руководствовались? Ну, например пансионат Коха откуда взялся?
Когда я выбирал его, речь шла о том, чтобы привязать одно место к другим, уже задействованным в романе. Для жителя Осло, например эти улицы, эти места значат очень много. Но когда я говорю, что считаю себя писателем одного места, то имею в виду, что это нисколько не мешает, так сказать, универсальности. Потому что люди вовсе не настолько отличаются друг от друга, в целом они повсеместно довольно одинаковые. В детстве я часто проходил мимо пансионата Коха, и это место считалось нами каким-то загадочным, в нем происходило неизвестно что. Это было для нас пугающее мистическое место. И выбрать его в качестве места преступления было для меня более чем естественно. Я мог бы с таким же успехом сочинить его. Но пансионат уже существовал.