– Привет, родоначальница,- сказал я таким добрым, ласковым тоном, самому приятно слышать.- От всего сердца с добрым утром, престарелая родственница.
– Уже явился?
– Собственной персоной.
– Значит, жив еще? Пятнышки оказались не смертельными?
– Они исчезли без следа,- сообщил я.- Унесены ветром.
– Это хорошо. Мне бы не хотелось представлять Брискоу пегого племянника, а тебя пригласили сегодня к обеду.
– Чрезвычайно любезно с их стороны.
– У тебя есть чистый воротничок?
– Даже несколько, и в придачу к ним безукоризненно белые рубашки.
– Только не надевай галстук клуба «Трутней».
– Разумеется, не надену,- пообещал я. Дело в том, что галстук члена клуба «Трутней», пожалуй, имеет один изъян, он слишком бросается в глаза, и в нем противопоказано появляться перед нервными людьми и инвалидами, а я не знал, относится ли миссис Брискоу к их числу.- В котором часу застолье?
– В половине второго.
– Явлюсь при полном параде.
Судя по приглашению, среди местного населения царил Дух добрососедства, что не могло не радовать, и я поделился своими наблюдениями с Дживсом.
– Похоже, эти Брискоу- славные ребята.
– Полагаю, они оставляют чувство должного удовлетворения, сэр.
– Тетя Далия не сказала, где они живут.
– В Эгсфорд-Холле, сэр.
– Как туда добраться?
– Сначала по главной деревенской улице до проезжей дороги, а там повернуть налево. Этот дом нельзя не заметить. Он большой и окружен обширным парком. Идти туда около полутора миль, если вы намереваетесь пройти пешком.
– Пожалуй, да. Так бы и Мергэтройд посоветовал. А вы в мое отсутствие, как я понимаю, пойдете общаться с тетей? Вы с ней еще не виделись?
– Нет, сэр. Я узнал от леди за стойкой в «Гусе и кузнечике», куда я заглянул вечером в день приезда, что она уехала в Ливерпуль на отдых.
В Ливерпуль, черт возьми! Порой складывается такое впечатление, что тетки живут только ради собственного удовольствия.
Я вышел заранее. Если эти Брискоу так жаждут моего общества, то я готов предоставить им его в изобилии.
Дойдя до проезжей дороги, откуда, по словам Дживса, следовало повернуть налево, я подумал, что не мешает проверить, правильно ли я иду. Дживс говорил уверенно, но всегда нелишне выслушать и другое мнение. И представьте себе, Дживс ошибся! Я обратился к встречному долгожителю – все обитатели Мейден-Эгсфорда казались полутора-столетними – несомненно, по причине чистого воздуха,- и спросил, в какую сторону поворачивать к Эгсфорд-Корту, и он сказал направо. Выходит, даже Дживс может дать маху.
В одном, однако, он оказался прав. По его словам, я должен был, пройдя полторы мили, увидеть большой дом, окруженный обширным парком, и, похоже, я прошел примерно такое расстояние, когда показался большой дом и вокруг него парк в полном соответствии с описанием Дживса. За воротами начиналась длинная подъездная аллея, и я было пошел по ней, но потом сообразил, что могу сократить себе путь, если пойду напрямик, потому что дом, видневшийся за деревьями, был на значительном отдалении к северо-северо-востоку. Подъездные аллеи не без умысла делают извилистыми, чтобы произвести впечатление на посетителей. Господи помилуй, подумает какой-нибудь гость, да эта дорога тянется а целых три четверти мили, ну и богач здесь живет.
Не помню, напевал я или нет, – скорее всего, насвистывал, – но так или иначе, продвигался я быстро и только поравнялся с сооружением, похожим на конюшню, как вдруг неведомо откуда появилась кошка.
Окрас у нее был довольно своеобразный, туловище в целом черное, но на боках – белые разводы и белый кончик носа. Я пощелкал языком и покрутил пальцами, как всегда в таких случаях, и кошка, подняв хвост, подошла и потерлась мордочкой о мою ногу, давая понять, что признала в Бертраме Вустере родственную душу и свойского парня.
Кошачья интуиция ее не подвела. Еще в детстве я наизусть выучил один стишок,- не знаю, кто его автор, наверное, Шекспир,- он звучит следующим образом:
У моей любимой киски шерстка мягкая, как шелк.
Не тяни ее за хвост, не получишь лапой в нос.
И всю свою жизнь я следовал этому принципу. Спросите любую мою знакомую кошку, как я отношусь к кошачьему племени, и вам скажут, что я по-настоящему добрый малый и мне можно довериться без всякого опасения. А те, кто знает меня ближе, например кот тети Далии Огастус, еще добавляют, что я ловко умею почесать за ушком.
Эту кошку я тоже почесал за ушком, и такой знак внимания ей явно пришелся по нраву. Она замурлыкала, словно заворчал дальний гром. Когда таким образом между нами установились сердечные отношения, я перешел, так сказать, к следующему этапу, то есть взял кошку на руки, чтобы пощекотать ей брюшко, как вдруг небеса содрогнулись от зычного возгласа: «Эй!».
Сказать «Эй» можно по-разному. В Америке это любезная форма обращения, и она нередко заменяет такое приветствие, как «Доброе утро». Встречаются двое друзей. Один говорит: «Эй, Билл». И тот в ответ: «Эй, Джордж». Потом спрашивает: «Ну, как тебе эта жара?», Джордж отвечает, что плохо переносит не столько жару, сколько влажность, и после каждый идет своей дорогой.
Но этот оклик «Эй!» прозвучал совсем иначе. Нецивилизованные дикари, с которыми якшается майор Планк, бросаясь в бой, наверное, все-таки не кричат «Эй!», но если бы кричали, то, я думаю, это был бы такой же грубый рев, от которого у меня сейчас едва не лопнули барабанные перепонки. Оборачиваюсь и вижу краснолицего коротышку, угрожающе помахивающего арапником, что мне вовсе не понравилось. Эти арапники я невзлюбил еще с тех пор, как мальчишкой был застигнут дядей за курением его дорогой сигары, и он с хлыстом в руке гнал меня добрых полторы мили по пересеченной местности. У меня до сих пор в холодную погоду ноют старые раны.
Однако в тот момент я не испытал особой тревоги. Я решил, что передо мной полковник Брискоу, который пригласил меня на обед, и хотя сейчас у него такой вид, будто он с радостью препарировал бы меня тупым ножом, все мгновенно изменится, как только я назову себя. Кто же приглашает человека к обеду, а едва тот появляется в назначенный час, подвергает гостя избиению?
И я поспешил представиться, дивясь про себя его малому росту,- я думал, что полковники бывают покрупнее. Впрочем, всякие, наверное, встречаются, как картофелины или, коли на то пошло, как девицы. Скажем, Ванесса Кук определенно относилась к особам крупного телосложения, хотя среди прочих особ, отвергнувших в свое время мое предложение руки и сердца, были настоящие карлицы.
– Вустер, Бертрам,- назвался я, ударяя себя в грудь.
Я ожидал, что его злые страсти тут же улягутся, раздастся радостный возглас «Как поживаете, дорогой друг, как поживаете?», и лицо моего хозяина расплывется в ласковой улыбке привета, но ничего подобного не произошло. Он по-прежнему весь кипел яростью, а лицо его просто-таки побагровело.
– Вы что это делаете с кошкой? – грубо спросил он.
Я сохранял исполненное достоинства спокойствие. Мне не понравился его тон, но, по правде говоря, приятный тон редко от кого услышишь.
– Ничего, просто общаюсь,- ответил я с учтивостью, которая так красит меня.
– Вы собрались с ней удрать.
– Как, удрать?
– Вы хотели ее выкрасть.
Я выпрямился в полный рост, и не исключено, что глаза мои засверкали. Какие только обвинения не обрушивались на меня, особенно со стороны тетки Агаты, но никто и никогда не обвинял меня в воровстве кошек, и поэтому стоит ли удивляться, что фамильная честь Вустера была глубоко задета. С моих уст рвались слова негодования, но я все же задержал их, как говорится, в положении status quo. В конце концов, я здесь в гостях.