После обеда я снова пошел к Мишико. Вижу — он сидит во дворе, смотрит куда-то вдаль и ковыряет в носу (никак не может отвыкнуть от этой привычки, и нос у него с каждым годом становится все больше и больше).
— Выспался? — крикнул я еще издали.
Он взглянул на меня, криво улыбнулся, но не ответил.
— Где вы были так долго? — спросил я, подсев к нему. — Вода, что ли, высохла на нашей мельнице?
— «Нашей мельнице»! — передразнил Мишико и насмешливо посмотрел на меня. — Если бы мы надеялись на нашу мельницу, до сих пор сидели бы там.
— А где же вы были?
— Угадай!
— На другой мельнице?
— Нет.
Мишико вообще любит все преувеличивать. Пошлют его за хворостом, начнет изображать, что заблудился, а сам нарочно проплутает в лесу и потом до вечера ищет дорогу к шоссе. Правда, один раз он в самом деле заблудился, и, если бы не умел громко и протяжно выть, крестьяне так и не нашли бы его.
Если Мишико сядет верхом на лошадь, ему кажется, что он председатель колхоза. Собака у него махонькая, размером со сливовую косточку, но он ее величает Тигренком. Однажды Тигренок случайно упал с высокого балкона, но уцелел, хотя и ушиб лапу. А Мишико потом уверял меня, что хищный Тигренок заметил кошку во дворе и кинулся на нее сверху.
— Скажешь ли ты наконец, на какой вы мельнице были?
— Наверное, ты о ней и не слышал, — ответил Мишико, снова глядя вдаль. — Мы были на Хангэсе, на берегу реки Сакраула. Знаешь, какая там мельница?
— А что, она брехню мелет? — вдруг рассердился я.
— Она мелет тех, кто другим не верит, — понял насмешку Мишико и мрачно взглянул на меня. — Это электромельница, уважаемый, и хоть ты из города, но я лучше знаю, как она устроена.
Некоторое время мы молчали. Мишико насвистывал. Потом перестал. Глаза плутовато заблестели, на губах заиграла улыбка — знакомая мне улыбка, которая означала, что он задумал что-то новое. Мишико оглянулся и шепнул мне:
— Как ты думаешь, собирается бабушка Фати посадить наседку?
— Не знаю, но яйца она бережет…
— Значит, собирается, — обрадовался Мишико.
— Ну так что?
Мишико обвел взглядом двор — не подслушивает ли кто? Поблизости никого не было. У наших ног, вытянув морду и внимательно поглядывая на нас желтыми глазами, лежал Тигренок.
— Пошел отсюда! — вдруг закричал Мишико замахнувшись.
Пес испугался, вскочил и бочком, оглядываясь, побежал прочь. Может, и правда Тигренок понимает человеческую речь, как уверяет Мишико?
— Смотри никому не говори, — начал Мишико, убедившись, что собака убежала далеко. — Вчера мы попросили мельника рассказать сказку, и знаешь что он рассказал? Оказывается, он прочел в газете, что ученые смешали куриное яйцо с гусиным и вылупилась совсем новая птица…
— Неужели это правда?
— А ты что думал! Новая птица похожа и на курицу и на гуся.
— Интересно, а она может плавать, как гусь?
— И плавать может и, как курица, садится на насест.
— Уж не хочешь ли и ты вывести такую птицу? — спросил я насмешливо.
— Нет, погоди, — Мишико покосился на собаку, которая стояла у ворот и поглядывала на нас, — я совсем другое придумал.
— Что?
— Ты узнай сперва, собирается ли посадить наседку бабушка Фати, и тогда я тебе все скажу.
«Да, да, на днях посажу наседку, я и так запоздала», — сказала сегодня бабушка Фати.
Я передал ее слова Мишико.
— Ты что, дуралей, так прямо и спросил ее?
— Нет, между прочим.
— Молодец. Теперь слушай меня…
Мы стояли на проселочной дороге, под густыми ветками гранатового дерева.
— Иди домой, надень старые брюки и тапочки, — таинственно зашептал Мишико, — нам придется пробираться через колючие кустарники.
Через час мы уже шагали вверх по берегу реки, глубоким ущельем. Ветки высоких деревьев густо переплелись над речкой, и лучи солнца только кое-где играли на поверхности воды. Было прохладно и даже не верилось, что в поле сейчас жара. Мишико ловко прыгал с камня на камень, иногда останавливаясь и разглядывая берега, сплошь заросшие кустарником.
— Так ты не скажешь, куда меня ведешь? — нарушил я тишину.
— Потерпи, скажу.
Ох, любит Мишико все окутывать тайной. Я думаю, если ему доверят настоящую тайну, Мишико навеки онемеет.