Все это я вспомнил в вагоне и неожиданно спросил:
— Теперь вы, дядя Бесо, можете проверить, на кого я больше похож — на маму или папу?
Дядя Бесо почему-то смутился, его щеки побагровели, он повернулся ко мне спиной, будто не слышал моего вопроса.
— Сколько тебе лет, Бесо? — спросил папа.
— Что? Сколько мне лет? — Дядя Бесо посмотрел в потолок. — А сколько вы дадите?
— Десять! — сказал папа.
— Хе-хе, — усмехнулся дядя Бесо, — больше, друг мой, больше. Когда мы переехали жить в Тбилиси…
В эту минуту мама позвала меня, я подошел к окну и не слышал, что произошло после того, как дядя Бесо переехал в Тбилиси.
— Скоро покажется памятник Арсену, — сказала мама, уступив мне место у окна.
Перед отъездом я просил маму показать мне памятник Арсену, когда будем проезжать Мцхету. Хорошо, что она не забыла моей просьбы.
— С какой стороны он будет? — спросил я и высунулся в окно.
— На той стороне реки. Видишь розовый камень? — протянула мама руку.
— Где? Не вижу.
— Вон, вон, ну-ка смотри внимательней.
Наконец я увидел памятник там, куда указывала мама. Какой он, оказывается, высокий, какой красивый, жалко, что я не смог разглядеть лицо Арсена. Я начал читать про себя «Песню об Арсене» и, наверное, прочел бы до конца, если бы поезд не остановился и не послышался заискивающий голос дяди Бесо:
— Может быть, сойдем, уважаемый Арчил, выпьем пива.
— Нет, благодарю, — ответил папа, потом посмотрел на меня и улыбнулся.
Я не понял, чему он улыбался. И тут я вспомнил растерянное и красное лицо дяди Бесо, его ответы невпопад, его странную растерянность, когда я сказал: «Теперь, дядя Бесо, можете проверить, на кого я больше похож — на маму или на папу».
Я задумался над этим. Мои родители, конечно, тоже заметили странное поведение дяди Бесо.
Почему он покраснел? Почему смутился? Я думал об этом до тех пор, пока мы не собрались выходить из вагона.
— Прекрасный курорт Квишхети, прекрасный, особенно для детей, — сказал дядя Бесо, проводив нас до дверей вагона, посмотрел в сторону расположенного на склонах горы села и добавил: — Только далековато от станции…
Едва мы, нагруженные вещами, вышли на шоссе, как наш поезд отошел от станции и понесся к туннелю. Я представил себе, как дядя Бесо вытер следы от моих ног и, кряхтя, улегся на освободившейся полке.
Медленно шли мы по теневой стороне шоссе. Показалась древняя башня, возвышающаяся на горе. У подножия башни бегали дети, среди них была одна девочка в ярком красном платье. Я подумал, что этим летом я тоже часто буду играть у башни и когда-нибудь скажу девочке в красном платье: «Когда мы шли со станции, я видел тебя».
Хозяйка уже приготовила нам комнату. Хороший человек тетя Нуца! У нее есть сын, Тамаз, ему столько же лет, сколько и мне.
Проснувшись на следующее утро, я уже не застал папу. Он уехал в Тбилиси. Я расстроился, мне так хотелось крепко обнять и поцеловать его на прощание. Мама стояла на балконе и разговаривала с тетей Нуцей.
— Молоко будет постоянно, у меня такая корова… — говорила тетя.
— А утюг у вас есть?
— Тамаз, принеси утюг, — крикнула тетя Нуца.
Пока мама гладила мои полотняные брюки, я обошел весь двор, обследовал яблони и вишни, окинул взглядом желтоглазые заросли огурцов в огороде и подружился с Батуром, громадной, красивой собакой с обрубленным хвостом. Тамаз был очень застенчив и только на третий день заговорил со мной.
— Хочешь, сбегаем на кладбище?
— Пойдем, — согласился я.
— А волейбольный мяч у тебя есть?
— Спрашиваешь! — ответил я.
С кладбища открывается красивый вид. Справа от Куры высятся горы, покрытые ельником, а на противоположной стороне виден Сурамский перевал. Между гор расстилаются необъятные поля с золотистой пшеницей. Когда поднимается ветер, покажется, что поле медленно-медленно отходит от гор.
В этот день мы с Тамазом долго играли в мяч. Тамаз очень хороший парень. Когда мяч залетал далеко, он не разрешал мне бегать за ним. Тамаз спросил меня, читал ли я «Таинственный остров». Видно, сам он недавно прочел эту книгу.
— Я даже Батура хотел назвать Топом, — сказал он. — Помнишь, там такой пес был? Только Топ с хвостом.
— А зачем Батуру хвост отрубили? — спросил я.
— Он был такой злой, что никого не подпускал к нашему дому, — ответил Тамаз, поставив ногу на мяч.
— Ну и что?
— Соседи перестали ходить к нам: «Если собака хозяевам дороже нас, — говорили они, — пусть с ней и остаются». И вот однажды папа собрался в Имеретию к родственникам. Он привязал Батуру веревку на шею и взял с собой, сказав, что оставит его там. Папа вернулся через неделю и сразу же спросил, не прибегал ли Батур? Оказывается, пес по дороге выпрыгнул из машины. Однажды я вышел во двор, чтобы загнать в хлев теленка. Вдруг кто-то прыгнул мне на грудь и лизнул в щеку. Это был Батур. Из обрубленного хвоста сочилась кровь. Бедняжка тявкал от радости, не мог устоять на месте, даже к теленку подбежал и лизнул его. Папа сказал: наверное, Батур не лаял у нового хозяина, а тот хотел, чтобы он стал злым, и отрубил хвост… А наши соседи все твердили свое: «Вано обещал расстаться с собакой, а сам даже хвост ей отрубил, она теперь станет еще злее».