The Joy Formidable — Endtapes.
— Мисс Шеффилд…
— Что, уже пора вставать?
— Нет, но… Мисс Шеффилд, Ваш дядя… Он сидит возле «Гарнизона» и грозится его поджечь.
— Уже встаю, Беатрис.
Сон как рукой снимает. Элизабет вздыхает, открывает глаза и встаёт с кровати. Утро ещё только начинается, слабая полоса света дребезжит на горизонте, начиная озарять всё вокруг, когда Элизабет уже надевает поверх тёплого длинного халата пальто и спускается вниз по лестнице. Внизу её ждёт Эвелин, на лице которой отчётливо читается недовольство.
— Если хочешь, можешь остаться, я разберусь с дядей сама.
— Ты не должна разбираться с этим в одиночку. Идём, пока его не обокрали, как в прошлый раз, — Эвелин накидывает капюшон на голову и выходит на улицу. Старшей сестре ничего не остаётся, как последовать за ней.
Элизабет всегда не перестаёт удивляться, как их довольно большая семья (а их было семеро: мама, папа и пятеро детей) не может справиться с дядей Арчи, одним единственным дядей Арчи. Когда родители были живы, он не позволял себе напиваться до беспамятства и не грозился поджигать бары. С их смертью в нём что-то замыкает, и от безумств его даже не останавливает наличие осиротевших племянников и племянниц.
— Теперь я понимаю, почему папа оставил свой клуб тебе, а не дяде, — Эвелин перепрыгивает через лужи и старается не наступать лишний раз в грязь, но грязь везде, потому что они, чёрт возьми, в Бирмингеме.
— Почему же?
— Дядя бы пропил его в первый же день. Папины родственники… Прекрасны.
— Я думаю, что именно смерть папы его подкосила, — признаётся сестре Элизабет, кутаясь в пальто. — Он был его младшим братом, которого он очень любил, а тут эта дурацкая автокатастрофа…
— Он когда-нибудь окончательно загубит нам репутацию, — обиженно сопит Эва. — У нас, девочек, шансы невелики. Роза живёт только книгами, сидит целыми днями в своей комнате и что-то печатает. Я же не вижу в этом городе никого, достойного моей руки. А ты… Ты занимаешься папиным «секретом» — клубом — и ведёшь себя настолько независимо, что пугаешь мужчин. Ты умрёшь старой и бездетной, Лиззи, а это — самое страшное для женщины!
— Самое страшное для женщины — тащить на себе в пять утра пьяного мужчину. Привет, дядя Арчи, как ты? Наорался? — ласково интересуется Лиззи, подходя ближе к сидевшему возле стены «Гарнизона» мужчине.
— Марианна, это ты? Я уже успел забыть, какой у тебя ангельский голос.
— Он ещё и бредит, — шепчет Эвелин на ухо Элизабет, нетерпеливо дёргая сестру за руку. — Давай хотя бы раз проучим его и оставим здесь.
Элизабет качает головой и наклоняется к дяде, прося его послушать её и пойти домой. Арчи кивает, пытается подняться, но не удерживается и падает. Переглянувшись, сёстры помогают ему подняться и обхватывают его за талию, перенося часть веса дяди на себя.
— Вот так, ты уже стоишь, — Элизабет ободряюще улыбается. Эвелин закатывает глаза.
— Девочки, простите, — он шмыгает носом, осторожно переставляя ноги, так как его при малейшем движении заносит в сторону, и девушкам нелегко удерживать дядю в вертикальном положении. — Вы так возитесь со мной, терпите мои выходки.
— Наше терпение не безгранично, — бормочет себе под нос Шеффилд-младшая. Дядя Арчибальд её фразы не слышит, занятый причитаниями и извинениями перед другой племянницей.
— Лиззи, дорогая, тебе замуж уже пора, а не возиться со мной идиотом и остальными Шеффилдами. Тебе нужно уезжать из этого чёртового Бирмингема, иначе он сожрёт тебя.
— Почти дошли, дядя, давай, ещё немного, — Элизабет пропускает пьяный бред дяди мимо ушей, потому что он, напиваясь, каждый раз повторяет одно и тоже, даже не меняя слова и их порядок. — Беатрис сделает тебе твой любимый красный чай и уложит в постель, чтобы ты проспался. А потом, когда ты проспишься, ты поможешь мне по хозяйству…
Спустя полчаса дядя заботливо уложен в постель руками Элизабет, Беатрис и Эвелин. Беатрис откланивается и направляется на кухню, чтобы начать готовить завтрак, а Эвелин, хмыкнув и откинув на спину волосы, удаляется в свою комнату.
Элизабет только ложится на кровать и утыкается лицом в подушку, как в комнату, постучав и получив одобрение Лиззи, входит Беатрис.
— Мисс Шеффилд…
— Что? — мычит молодая женщина, поворачиваясь и приподнимаясь.
— К Вам гости.
— В такую рань? Если это Луис, то пошли его, пожалуйста, я не намерена принимать гостей…
— Мисс Шеффилд, это мистер Шелби.
— Какой из…
— Мистер Томас Шелби.
— Скажи ему, что я сейчас спущусь, проводи в мой кабинет и предложи ему чёрный чай с мятой.
— Да, мисс Шеффилд.
— Беатрис, называй меня Элизабет. Я чуть старше тебя. Я столько раз тебе говорю обращаться ко мне по имени.
— Простите, мисс… Элизабет, — исправляется служанка. Она смущённо улыбается и покидает комнату. Элизабет с улыбкой поворачивается к зеркалу и смотрит на себя.
Она не считает себя красивой, хотя семья и окружающие постоянно твердят ей об обратном. В зеркале отражается невысокая молодая женщина с вьющимися тёмными волосами ниже плеч и карими глазами, обрамлёнными чёрными и длинными ресницами. У Элизабет чуть вздёрнутый нос и губы, которые ей кажутся тонкими, но её сёстры списывают это на придирчивость Элизабет ко всему, даже к своей внешности. Вздохнув, она затягивает халат потуже и направляется в свой кабинет, где её уже ждут.
— Чем обязана? — интересуется Элизабет, садясь в кресло. Дождавшись, когда Беатрис принесёт чай и покинет комнату, Томас произносит:
— Я звонил тебе несколько дней подряд. Ты не ответила.
— У нас была проблема с телефоном — Эдвард увлёкся химией и спалил провод. Только вчера сделали, — Элизабет заправляет прядь волос за ухо и делает глоток чая, игнорируя тяжёлый взгляд Томаса. Она ещё с детства удостаивалась фирменного взгляда Томаса Шелби, а сейчас, кажется, спустя столько лет, она блестяще научилась его выдерживать.
— Ты не была на похоронах Грейс. Я думал, что ты придёшь поддержать меня и мое семью.
— Томас, в тот день, когда хоронили Грейс, моя мама попала в автомобильную аварию — у её машины отказали тормоза, — пару месяцев назад Элизабет бы билась в истерике, но не сейчас. На её лице — непроницаемая маска, и лишь один Бог знает, сколько усилий пришлось приложить Лиззи, чтобы оставаться спокойной и невозмутимой.
— Я не знал, — Томас меняется в лице и касается руки подруги детства. Элизабет смотрит на его ладонь поверх своей и переводит взгляд на семейный портрет, висящий на стене; на портрет, который возвращает её в то время, когда была семья. — Прости. Как ты? Что-нибудь нужно?
— Всё в порядке, — она слабо улыбается. — Я… Я неплохо так справляюсь.
— На что вы живёте? Твой старший брат работает в больнице?
— Да, Гарри работает врачом.
— И его зарплаты хватает на вас всех? — вкрадчиво интересуется Томас. Элизабет вздрагивает, и он ловит её на этом чуть заметном движении плеч. — Элизабет, во что ты ввязалась?
— Почему ты подозреваешь меня?
— Потому что ты всегда берёшь на себя больше, чем должна.
— После смерти папы я узнала, что у него был клуб в Бирмингеме. Сначала я поверить не могла, что такой человек, как папа — добропорядочный, честный и искренний, — может иметь от нас секреты. Но, как оказалось, имеет. Я узнала, что папа был связан с мафией и владел клубом. Мы, я и Гарри, решили не рассказывать об этом маме, так как это бы окончательно её сломило. И мы решили, что…
— Ты занимаешься клубом, а Гарри «легально» работает?