А Тамин, похоже, сознавала, как себя чувствует наложница Синухета, да и он сам, и наслаждалась своим могуществом. Иногда жена Имхотепа вовсе обходилась без слов, а привлекала внимание спутников и распоряжалась слугами, сухо щелкнув пальцами. Легко было представить, как она таким образом гоняла безъязыких рабов в доме отца…
Сама Тамин была одета просто, и на ней был парик без всяких прошивок, завивки или лент. Белла знала, что эти фальшивые волосы скрывают обритую голову.
Жрица, обрившая голову, - это женщина обезличенная, поднявшаяся выше своей красоты. Та, которая может себе это позволить! Себе Тамин не купила ничего.
Зато Синухет и Белла накупили целый ворох обнов, гладких и вышитых золотом, с плиссировкой, драгоценными вставками и накладками; приобрели по паре посеребренных сандалий с закрытым большим пальцем, усаженных мелким янтарем. Проголодавшись, купили с лотка у разносчика горячих пирожков с луком и воды. Тамин не ела, только пила воду - и в ее сощуренных глазах Белла видела удовлетворение и какой-то расчет. Конечно, жена Имхотепа помогала Синухету не из одних только родственных чувств.
Под конец Тамин остановила их у палатки, где торговали игрушками. Жрица сама купила несколько забавных и прехитро сделанных зверят - разборные куклы, приводившиеся в движение с помощью веревочек. Она подарила их Белле.
- Это мальчику, - сказала египтянка. Сетеп-эн-Сетх был дома у Тамин, под присмотром няни.
Белла подергала за веревочку, заставлявшую деревянного крокодила, покрытого зеленой глазурью, открывать пасть. Она поблагодарила за очаровательные игрушки, но после такого подарка на душе остался неприятный осадок. Как будто Тамин преподнесла их Белле, а не ее сыну.
Может быть, жрица намекала, что Белла еще дитя в сравнении с такими, как она?.. А может, эти примитивные механизмы означали что-то другое? Уж не могли ли жрецы Амона заглядывать в будущее?
Белла успокоила себя. Скорее всего, ей хотелось видеть скрытый смысл там, где его не было, - как многим прихожанам языческих храмов, которым жрецы так ловко помогали обманываться: потому что люди всегда желали этого.
Когда они ехали назад, Белла спросила Синухета:
- Не следовало ли нам купить что-нибудь госпоже?
Тот удивленно взглянул на нее.
- Может, и следовало, - коротко ответил он.
По резкости тона египтянина Белла поняла, что они сегодня сильно потратились. А она ведь даже не знала, сколько у Синухета свободных денег.
Как же дорого живут те, кто постоянно бывает при дворе! Чего же Синухет хочет для их сына и для себя? Ведь Синухет совсем не тщеславен…
Наверное, каждому человеку хочется добиться чего-нибудь из ряда вон - стать больше себя. И часто человек сам не знает, когда для него настанет звездный час.
Вечер они провели в доме Тамин, и за этот вечер хозяйка выспросила у Беллы почти все, что было известно о ней семье Синухета. Тамин так ставила вопросы, что отмалчиваться не получалось.
Белла давно выучила сказку про себя, которую рассказывала всем и в которую она сама уже почти поверила за годы, проведенные в Древнем Египте. Но у пленницы сложилось впечатление, что певица Амона ей не верит.
Как, наверное, не верил и Менна.
Однако Тамин оставила свои мысли при себе.
Взамен полуфантастических откровений Беллы она кое-что поведала ей и Синухету о фараоне и его дворе. Из этого рассказа Белла заключила, что всевластный Сети сам очень несвободен.
Жизнь его величества была расписана по часам - по священным часам обращения Амона. Время подъема, обеда, молитвы, отхода ко сну - все это было установлено и соблюдалось неукоснительно. Фараон почти никогда не бывал один, даже в частной жизни. За выражением его лица, за малейшим жестом, который мог быть истолкован как волеизволение, наблюдало множество глаз…
“Что ж, - подумала Белла, - это справедливо для любого монарха, даже и в наши дни”. Однако древние египтяне всем подробностям царской жизни придавали священное значение. А сам Сети? Каково это - самому веровать в свою божественность?
У Сети была жена, великая царица, - Туйя, родившая царевича Рамсеса и царевну Нефертири. Девочке было теперь немногим больше, чем Сетеп-эн-Сетху и Небетах, дочери Кифи.
- Божественная дочь - красавица, уже теперь, - с улыбкой сказала Тамин. - Его величество любит Нефертири превыше всех других детей. Должно быть, Амон хранит ее, она никогда ничем не болела… А дети в гареме умирают нередко.
Белла посмотрела на сына, поглощенного новыми игрушками, и мысленно порадовалась за него. Жизнь во дворце для ребенка - не мед, нечего и сомневаться. Тем более, что царских детей наверняка сызмальства приучают к утомительным ритуалам.
Тамин долго смотрела на гостей, подперев подбородок рукой.
- Мы живем и мы умираем - вот все, что несомненно, - сказала жрица. - Хотите, я спою вам? - неожиданно предложила она.
И прибавила с улыбкой:
- Говорят, я в этом неплоха.
Синухет и Белла взглянули друг на друга. Конечно, отказаться было бы очень невежливо… Но Тамин, похоже, была уверена в своем даровании.
Она хлопнула в ладоши, и явился слуга, который принес арфу.
Тамин устроила ее у себя на коленях и тронула струны. А потом запела, сильным и проникновенным голосом.
Моя возлюбленная несравненна,
Прекраснейшая из прекрасных в Та-Кемет.
Вот она встает
На горизонте моего видения,
Она подобна звезде, что сияет
На челе счастливого года.
Сладостны уста, что воркуют,
Но не многоречивы,
И высокая шея, что ведет
К юным грудям, которые тверды
В сиянии, что озаряет
Синеву ниспадающих волос.
Стройны руки, оттененные золотом,
Пальцы нежнее лепестков лотоса,
И изгиб спины нисходит
Тонким шепотом стана
К изобильным чреслам.
Подобных им не видели
Со времен богов.
Облеченная в совершенную плоть женщины,
Она царит над этою землей,
И шея каждого отрока
Поворачивается, когда его глаза провожают ее.
Тот, который обоймет это тело,
Познает совершенный восторг –
Лучший среди сильных,
Первый среди возлюбленных.
Смотрите же, живущие:
Вот идет Золотая,
Подобная Царице любви,
Первая из прекраснейших.
Изумительно было слышать мужскую любовную песню в исполнении жрицы Амона. В ее голосе прозвучала тоска по любви, которой ей не довелось испытать; и сожаление обо всех влюбленных, чье чувство так скоротечно.
Синухет и Белла несколько мгновений молчали, пораженные. А потом Белла начала хлопать, и Синухет присоединился к ней.
Тамин польщенно улыбалась, но глаза ее влажно блестели. А потом жрица неожиданно сказала:
- Я не завидую той, о которой поется в этой песне. Но ради таких песен стоит жить, не правда ли?
***
Собираясь во дворец, Белла тщательно сколола волосы на затылке, спрятав их под свой черный парик с пробором и челкой. Нарисовала широкие черные брови, подвела глаза и припудрила веки фиолетовой марганцевой пудрой.
Посмотревшись в круглое медное зеркало, пленница понадеялась, что получится сохранить инкогнито.
Она надела широкое ожерелье и браслеты с лазуритовыми вставками, голубое платье на ней было из льна третьей степени прозрачности. Чтобы скрыть все, что следовало скрыть, Белла надела узкий набедренник, который сама расшила бисером, и нагрудную повязку. Синухет тоже нарядился и накрасился так, что стал сам на себя не похож.
Они, взяв малыша и обоих слуг, а также ящик с самым необходимым, пешком дошли до дома Тамин. Благо дневная жара лишь недавно пошла на убыль, и улицы еще спали.
Тамин ждала их, одетая в простой белый калазирис. На ней был синий парик, такой же, как тот, что Белла носила в храме Амона. У англичанки екнуло сердце.