- Хотела бы я знать, что сталось с твоими слугами? - спросила Меила, когда они вышли из такси и направлялись к музею пешком.
До сих пор она не смела задать мужу этого вопроса…
Имхотеп посмотрел на нее. Лицо его было бесстрастным.
- Что сталось? Вернулись туда, где им надлежит быть, - жрец едва заметно улыбнулся. - Будь они еще живы, мы бы узнали об этом.
Меила поежилась. Она просунула руку в облегающей черной кожаной перчатке мужу под локоть.
- И они… там навечно?
- Это теперь не мне решать, - жрец усмехнулся и накрыл ее руку своей свободной рукой. Меила вздрогнула от этого “теперь”.
- Однако многие цивилизованные англичане окажутся там же, где и те, над которыми они торжествуют, - прибавил Имхотеп. - Не верить в свою душу - значит лишать ее глаз, ушей и разума…
Имхотеп посмотрел на музей, размерами не уступавший королевской резиденции. Жрец остановился, вынудив остановиться и жену.
- Помнишь, как в Та-Кемет мятежники расправлялись со статуями богов, которых хотели лишить силы? Выкалывали им глаза, откалывали уши и носы, чтобы бог не мог чуять, что происходит… Ваши ученые сейчас смеются над этим…
- Ты хочешь сказать, что любое телесное воздействие производит эффект в мире духов, потому что эти два мира неразделимы, - тихо проговорила Меила.
Имхотеп только наклонил голову в ответ и двинулся дальше. Жрец погрузился в молчание, и Меила не стала ему мешать.
Египтянка размышляла над тем, что Имхотеп говорил ей раньше, - мир духов не один и не един: есть сферы, доступные всем, а есть - доступные только избранным. Как мало известно об этом тем профанам, что сегодня называют себя “образованными”!
В музее Имхотеп словно бы еще больше ушел в себя. Жрец попросил Меилу пока оставить его и занять себя чем-нибудь: они встретятся у выхода из музея, если он не найдет жену раньше.
- Когда ты освободишься? - спросила Меила.
Эта отчужденность, которая теперь - и раньше порою возникала между ними, ей очень не нравилась…
- Жди меня через полчаса, - решил Имхотеп, взглянув на свои часы. Наручные часы оказались первым механическим прибором, который он приобрел для себя сам.
Египтянка кивнула.
- Подожду.
Имхотеп, похоже, почувствовал, что ей не по себе от его поведения, и улыбнулся. Но потом исчез среди посетителей, не прощаясь.
Они как раз были в Египетском зале - и этим, возможно, объяснялось волнение, овладевшее ее мужем…
Меила взглянула на свои золотые дамские часики, скрытые под рукавом темно-серого пальто-пелерины, приобретенного недавно в лондонском универсальном магазине. Потом, стараясь сохранять спокойствие, египтянка принялась бродить между витрин с экспонатами.
Имхотеп оставил ее одну - но скоро египтянка сама забыла обо всем постороннем, даже о муже. Меила рассматривала потускневшие, с трудом узнаваемые вещи, когда-то принадлежавшие таким, как она… таким, как Имхотеп: и вся ушла в свое прошлое.
Внезапно Меила ощутила на себе чей-то взгляд. Она распрямилась, точно от окрика, и повернула голову в эту сторону.
Прямо на нее глядела Эвелин О’Коннелл - прекрасная, как всегда, но потрясенная и побледневшая. Взгляд Эвелин с лица Меилы метнулся к ее животу… англичанка приоткрыла рот, но ничего не сказала: она повернулась и исчезла.
Меила несколько мгновений стояла оцепенев. Что это значит? Что делать?..
Она огляделась в поисках Имхотепа: но жреца не было. Успела ли Эвелин заметить ее мужа?
Ребенок чувствительно задвигался в животе, и Меила охнула. Женщина не знала, досадовать или радоваться, что Имхотепа с ней нет. И на то, что они не взяли с собой Аббаса…
Пройдя к выходу из музея, египтянка села на скамейку снаружи и взглянула на часы. Двадцать минут прошло.
Меила откинулась на спинку сиденья, прислушиваясь к своим ощущениям. Ребенок успокоился.
Способна ли Эвелин О’Коннелл на то, чтобы?..
Нет - на ребенка эта женщина, конечно, не покусится. А вот дать знать меджаям о происходящем О’Коннеллы могут.
Меила посмотрела в сторону выхода из музея. Она приготовилась дожидаться мужа оставшееся время: но тут неожиданно на пороге возникла его высокая темная фигура.
Имхотеп нашел глазами жену и торопливо приблизился к ней.
- Я почувствовал, что с тобой что-то случилось. Ты здорова?
Меила улыбнулась.
- Да.
Египтянка решила ничего не говорить мужу об Эвелин. Как и не стала спрашивать его о том, что ему открылось в музее.
Пока для этого не время.
Оставшиеся до родов недели они провели спокойно. Меила, следуя рекомендациям своего врача, каждый день выходила на прогулку в парк, и Аббас сопровождал ее в эти часы. Вычислить их было бы совсем нетрудно. Однако египтянка ощущала, что до сих пор их никто и не искал.
Разрешение всех тревог и ожиданий произошло неожиданно и страшно.
Меила, как обычно, гуляла перед ланчем и, утомившись, присела на скамейку в парке… как вдруг почувствовала первую схватку.
С ней был только Аббас, и ничего подобного они не ожидали: казалось, что еще слишком рано. Меила подняла на египтянина расширившиеся глаза.
- По-моему, началось… нужно поймать такси.
Аббас тоже немного испугался, но сохранил спокойствие. Он помог Меиле встать.
- Идемте, госпожа, тут недалеко.
Однако через короткое время Меилу опять скрутила боль, и она чуть не споткнулась на ходу, дыша сквозь стиснутые зубы. Ей говорили, что первые схватки гораздо реже!
Меила взглянула на Аббаса.
- Пошли быстрей, что ты так тащишься!..
К тому времени, как они очутились на улице и смогли поймать такси, схватки так участились, что Меила едва сдерживала стоны: и умирала от страха, что родит, не доехав до больницы. И водитель-англичанин не сразу согласился посадить ее, опасаясь спутаться с иностранцами в таком затруднительном положении. Только когда Аббас грозно прикрикнул на него, кэбмен сдался и впустил их в машину.
Дорогу до родильного дома Меила не запомнила. Не как рожающая женщина, которая потеряла разум от боли, а еще хуже. Ее “я” словно бы заместилось чьим-то другим сознанием - и будь Меила в состоянии, она бы узнала эту древнюю сущность…
В родильную палату Меилу доставили на каталке, не осталось времени ни для каких приготовлений. Это египтянка уже запомнила, только странным образом: иногда ей представлялось, будто она видит саму себя сверху - смуглую женщину в больничной рубашке, с безумными глазами и слипшимися от пота черными волосами, в окружении врачей в белых халатах, завязанных на спине. Потом она опять возвращалась в свое тело, превратившееся в источник боли.
Схватки перешли в потуги, едва только Меилу уложили на кровать, фиксировав раздвинутые ноги в упорах для бедер. Она родила быстро: если бы врачи не успели, ребенок упал бы на пол и расшибся. Сестра подхватила его, и до Меилы донесся слабый крик. Потом девочка раскричалась.
Девочка?..
Меила почему-то была уверена, что это дочь.
- У вас дочка, мэм, - донесся до нее голос медицинской сестры. Ноги роженицы сняли с держателей, уложив ее удобно, как на постели.
- Дайте посмотреть, - Меила приподнялась, не обращая внимания на боль. Чьи-то руки уложили ее обратно.
- Лежите спокойно, мэм, - улыбающаяся краснощекая сестра в белой косынке подала ей ребенка. - Сейчас мы отвезем вас в палату.
Меила больше ни на кого не обращала внимания. Она, едва дыша, рассматривала дочурку - крохотную, еще красную и сморщенную, но уже с густыми черными волосиками.
- Я назову тебя Фэй, - прошептала египтянка.
Это волшебное имя звучало сразу и по-арабски, и по-английски. Имя чародейки из артуровских легенд.*
Прямо на родильной кровати на колесиках, прикрыв простыней, мать с ребенком перевезли в пустую палату, где помогли Меиле перебраться в постель. Девочку у нее взяли, и Меила отдала ее. Она стала понемногу обращать внимание на окружающих людей.