========== Глава 40 ==========
Меила пошла навестить миссис Теплтон на Бромптонском кладбище. Одна. Линдсей по телефону подробно объяснил египтянке, как найти могилу, и предложил пойти с ней; но Меила отказалась.
Неся в руках букетик бледных тепличных орхидей, она медленно шла по проходу между холмиками, увенчанными большими каменными крестами и надгробиями, с крылатыми ангелами, изваянными в античной манере. Было холодно, но египтянка почти не ощущала этого. Черная шаль, наброшенная на голову поверх пальто-пелерины, мешала ей видеть и слышать, и Меила спустила ее на плечи.
“Знаешь ли ты, что я сегодня здесь?..” - подумала египтянка.
Она размышляла о душе старой учительницы, и для нее это было таким же насущным вопросом, как для большинства - забота о куске хлеба.
Идя вдоль рядов могил в задумчивости, Меила, однако же, считала их; и остановилась на шестом. Повернув налево, она быстро дошла до холмика с невысоким серым надгробием. Никакого портрета, только имя и даты жизни.
“Элинор Гарриет Теплтон, 14 мая 1870 - 25 июня 1933”.
И эпитафия:
“Заботливая мать столь многим”.
Меила вздохнула с огромным волнением, думая о рассеянных по свету учениках этой женщины.
Однако под надписью никаких цветов или венков, как будто сюда никто не ходит. Хотя ведь миссис Теплтон не вчера умерла. И они не в Древнем Египте, чтобы носить дары в гробницы, усмехнулась про себя Меила.
Она положила свой розовый букетик и выпрямилась, сложив руки в перчатках на животе. Некоторое время Меила стояла прикрыв глаза, чувствуя странное стеснение.
Промозглый английский ветер шевелил ее длинные черные волосы, забирался под пальто. Кто мог сказать, когда чужая душа стучится в твою - а когда это лишь болезненное воображение?..
Египтянка прикрыла голову шалью и пошла прочь. Она спешила выбраться с кладбища и не смотрела по сторонам; однако краем глаза заметила такую же одинокую фигуру, пробирающуюся между могил, и невольно вгляделась пристальней.
Молодая женщина, в светло-сером приталенном пальто, и с непокрытой головой, только в ярком расписном шейном платке. Не слишком ли веселая расцветка для кладбища?..
Узнав женщину, Меила вскрикнула и чуть было не попятилась. Но потом со злостью прикусила губу и двинулась навстречу. Хватит бегать.
Эвелин увидела своего врага, когда между ними осталось футов десять. Она тоже не стала бежать и дождалась, пока Меила приблизится. Как будто для египтянки было важнее вновь очутиться с возрожденной Нефертири лицом к лицу…
Некоторое время женщины в упор рассматривали друг друга. Загар Эвелин сошел, и на лицо легла лондонская усталость. Меила с некоторым злорадством отметила, что ее красота тоже не вечна.
Наконец Эвелин спросила:
- Кого ты навещала здесь?
Она даже попыталась улыбнуться. Как ни в чем не бывало. Но не возобновлять же вражду в таком месте…
- Миссис Теплтон, - ответила Меила. - Мою английскую воспитательницу. Я ее любила.
Горло сжалось при этих словах, и египтянка поправила воротник. Эвелин кивнула.
- Ясно.
Ничего не говоря и не глядя друг на друга, женщины вместе пошли к выходу. Оказавшись за высокими воротами, они остановились.
- А я навещала родителей, - вдруг сказала англичанка. Они уже вышли на Олд Бромптон-роуд, и мимо торопились люди, огибая их. Почувствовав, что мешают движению, Эвелин и Меила медленно пошли вперед, как будто им было по пути.
- Мама и папа погибли в авиакатастрофе, очень давно, - продолжила Эвелин через несколько шагов. - Суеверные люди говорили, что их настигло проклятие… а я думаю, что первые аэропланы были такие ненадежные…*
Эвелин улыбнулась, и Меила невольно фыркнула.
- Ты больше не веришь в проклятия?
Тут вдруг Эвелин остановилась; ее серые глаза расширились, словно до женщины только что дошло, с кем она говорит. Англичанка поколебалась, но не ушла: она кивнула Меиле на пустую скамейку.
Меила без возражений проследовала за Эвелин; женщины сели рядом.
Эвелин поправила завиток темных волос, сжала руки на рамочном замке сумочки… а потом спросила, с почти прежней энергией и живостью:
- Скажи, ты теперь… его жена? Ведь Имхотеп снова стал человеком, если ты смогла зачать от него ребенка? Я имею в виду…
Эвелин запнулась и отвела глаза. Неистребимая английская стыдливость, подумала Меила, улыбнувшись.
- Да, Имхотеп человек, - ответила египтянка. Она вдруг поняла, что Эвелин нужно все сказать, и что это - безопасно. - У нас родилась дочь, Фэй.
Эвелин просияла.
- Это прекрасно!
Поразительное существо. Она словно бы уже не помнила, что говорит с собственной убийцей и похитительницей своего сына. Но тут же темные брови Эвелин снова сдвинулись: миссис О’Коннелл все же не превратилась в кладбищенского ангела.
- Мне нужно идти.
Женщины молча поднялись и продолжили путь. Но вернувшаяся враждебность стала тяготить их, и скоро они опять остановились.
Теперь уже казалось неловко разойтись, не попрощавшись.
- Передай привет мужу и сыну, - сказала Меила. Она засмеялась при виде гневного выражения Эвелин и шагнула назад. - А ведь я спасла Алексу жизнь! - прибавила египтянка.
Лицо Эвелин на мгновение застыло, будто она только что осознала эту мысль. Останься ее сын в Лондоне, он бы безусловно погиб.
Потом Эвелин кивнула и, повернувшись, зашагала прочь: темная масса кудрей вздрагивала на спине.
Меила еще какое-то время не двигалась с места, глядя Эвелин вслед. Случайно ли она спросила про Имхотепа? Может быть, О’Коннеллы наняли детектива, следить за ними?..
Однако сегодняшней встречи Эвелин определенно не планировала.
Меила поймала такси: гулять по Лондону посреди зимы было все-таки сомнительным удовольствием. Она достаточно гуляла с дочерью.
Глядя в окно желтого “Рено”, египтянка думала, почему О’Коннеллы не завели еще детей. Может быть, неспособны? Она как-то читала в одном любопытном социологическом исследовании, что с ростом благосостояния и культуры якобы снижается способность производить потомство. Не зря же больше всего детей рождается у бедняков…
Скорее всего, мистер О’Коннелл пользуется “резинками”. Но дело явно не только в этом. Такова тенденция во всем “цивилизованном мире”.
Как будто боги - или природа, или “коллективное бессознательное”, или что-то еще приспосабливали человеческую фертильность под новые потребности.
Имхотеп встретил Меилу в прихожей, и молча обнял. Потом сам помог раздеться. Жрец ждал, пока супруга все расскажет: а ведь чувствовал, что ей есть что сказать.
Когда они прошли в гостиную, Меила рассказала про встречу с Эвелин. Имхотеп выслушал внимательно - а когда Меила, увлекшись, принялась делиться соображениями, почему у О’Коннеллов больше нет детей, развеселился вместе с ней. Он согласился с тем, что идея жены насчет цивилизованных людей похожа на правду.
- Их несчастье в том, что они не понимают, - жрец широко развел руки, точно хотел охватить все, что обозревал мысленно, - не понимают, как все связано. Это их “маат”, которую они не видят в ее целостности, как видели мы… Священного закона больше нет, и каждый сегодня действует так, как будет выгодно ему завтра. Но истина всегда мстит за себя.
Меила отвернулась.
- Будет ли истина теперь мстить нам? - тихо пробормотала она.
***
Они пришли к Линдсеям на следующий воскресный обед - со свежими булочками со смородиновым джемом, с большой жареной индейкой, точно на Рождество.
Разрезая птицу, хозяин дома напомнил об этом, лукаво улыбаясь.
- Мы с женой подумали, что вы, скорее всего, не празднуете наше Рождество, и решили это компенсировать.
Миссис Линдсей и их юная дочь, Белла, смотрели на Меилу и Имхотепа затаив дыхание. За столом был также и Бартоломью, старший сын Линдсеев, который пришел к родителям в воскресенье. Меила улыбнулась, принимая подачу хозяина.