С ним обходятся жёстко, сказал ей Люпин. Они все хотят уничтожить хотя бы его часть.
Гермиона не может утверждать, что её это слишком тревожит, потому что тяжело приходится всем. Он сделал свой выбор, и ему придётся принять последствия того, что он завёл сомнительные связи и попытался стать Пожирателем Смерти в шестнадцать лет. Пусть ему было тогда всего лишь шестнадцать. Умри Гарри в этом возрасте во время стычки с Волдемортом, это тоже бы стало тем чёртовым последствием. Малфою не получилось выйти сухим из воды. И он не заслуживает её жалости.
Паркинсон улыбается — она влюблена в Малфоя, и так было всегда. Все, у кого в Хогвартсе имелись глаза, могли это заметить. Пэнси бы не раздумывая отдала за Малфоя жизнь, а ещё быстрее выскочила бы за него замуж. О привязанностях самого Малфоя известно меньше, но, говорят, трахать он предпочитает других, а спать — в постели с Паркинсон. Ну, или что-то в этом роде. Гермиона не делает вида, будто ей известны подробности их взаимоотношений, но пытается угадать, когда занять себя совсем нечем. Она в курсе, что в Хогвартсе, пока Пэнси строила глазки и сладко улыбалась, Малфою делали минет в подсобках. Возможно, он был просто бесчувственным изменником. А может, Пэнси была влюблена в человека, который брал, что хотел, но отказывался от всего, что могло бы причинить ему боль — например, от любви.
Судя по тому, как Паркинсон перекатывает в пальцах пузырёк, Малфой получил дозу обезболивающего зелья и отрубился неожиданно для самого себя. Гермиона сомневается, что он может позволить себе беспечно спать на виду у людей, которые являются союзниками, но вместе с тем и врагами. Пэнси выглядит так, будто безмерно наслаждается этим моментом тишины и спокойствия, и Гермиона решает не вмешиваться.
У неё ещё будет время сообщить ей, что завтра утром они уходят вместе.
День: 206; Время: 20
— Рон, с моей ногой всё нормально. Я совершенно здорова.
— Я ничего о ней и не говорил.
— Ох, но ты так странно смотрел.
— Я думал.
— Ох.
— Что-то новенькое? — ухмыляется Симус.
— Ты о чём?
— Он — думает.
— Отвали, Финниган, — огрызается Рон, и его реакция слишком агрессивна для такой мелочи.
Гермиона дожидается, пока Симус уходит, и наклоняется над расположившейся между ними шахматной доской.
— Что случилось?
— Ничего, — выплёвывает Рон, отталкивает стул так, что тот переворачивается, и летит к выходу, словно ребёнок.
— Рон! — Гермиона вскакивает, и друг замирает, спиной к ней.
Его голова опущена, он трёт ладони о штанины, как всегда в минуты нервозности. Гермиона отсчитывает секунды, потому что знает, происходящее сейчас важно и не сулит ничего хорошего.
— Я ухожу.
Ей приходится сделать над собой усилие, чтобы заставить связки работать.
— Что?
— Я… — Рон поворачивается к ней лицом — ему всегда хватало храбрости смотреть собеседнику в глаза во время любого разговора. — Я ухожу, Гермиона. К Гарри. Я буду теперь с Гарри.
Она смотрит на него, моргает и снова пялится. Они не могли выяснить местоположение Гарри в течение нескольких месяцев. Рон никогда даже не заикался о том, что хочет покинуть её. Бросить здесь. Здесь.
— Ты… почему? — она трясёт головой, глотая горячий воздух.
— Не знаю. Люпин в курсе, что я не против… честно, и думаю, Гарри нужен там кто-то или что-то, — Рон пожимает плечами, его щёки горят румянцем, а сам он слишком сосредоточен на том, чтобы хотя бы раз в жизни быть деликатным.
Потому что он нужен Гарри. Друг, и это Рон, а она останется здесь. Они оба уйдут и бросят её теперь одну.
— Ох.
— Гермиона, я… — он делает шаг вперёд. — Я спросил, можешь ли ты пойти, но они не поддержали эту идею. Я имею в виду… Я… ему нужен кто-то. Иначе я бы остался. Но я не могу бросить его — он совсем один.
Он. Она. Они все чуть-чуть одиноки в этот самый момент. Заперты каждый в своём углу.
— Всё в порядке, Рон.
Он знает, что это не так — по крайней мере, должен, — но наклоняет вперёд голову тем особым движением, которое означает, что Рон принимает её ответ.
— Уверена?
— Ага, — Гермиона пожимает плечами, потому что всегда была готова на самопожертвование, а Гарри сейчас намного важнее, чем она.
Вообще-то, так было всегда. Он — Избранный. Мальчик, которому предначертано спасти их всех. Рон — лучший друг. А она девочка, которая… что ж, Гермиона не знает. Понятия не имеет, как правильнее себя назвать, но уверена, что любит их обоих, и пусть уж лучше одна будет она, чем Гарри. Он нуждается больше. Гермиона всегда стремилась сделать ради друга всё, что было в её силах. Дать им обоим то, что нужно.
От одежды Рона тянет холодом, он пахнет жиром и мятой, но это всё равно приятно. Он одновременно и напряжён, и мягок, ему непривычно прижиматься к ней так тесно, хотя Гермиона может припомнить то время — совсем смутно, — когда это было лучшим ощущением в целом мире.
— Тебе надо в душ, — бормочет она ему в грудь, почти утыкаясь носом в подмышку.
Она чувствует, как твердеют его мышцы, и Рон сжимает её так крепко, что дышать почти невозможно.
— Я пахну?
Нет, по крайней мере, ничем плохим, и Гермиона выдаёт себя, обхватывая его шею руками.
— Да.
— Хорошо. Значит, после отъезда от меня здесь что-то останется, — Рон отпускает её, потому что хоть он и чувствительный, но не любит казаться слишком нежным.
Гермиона едва не даёт языку волю и не говорит, что он в любом случае останется с ней, однако решает, что в этой войне и без того хватает грусти.
— Когда ты уходишь?
— Через несколько часов.
Она кивает и отрывает свой взгляд от ковра.
— Ладно.
========== Два ==========
День: 217; Время: 18
Гермиона разрабатывает систему. Далеко не идеальную, а, по мнению некоторых, просто ужасную, но зато свою собственную и большую часть времени эффективную.
Швыряй заклинание и жди.
Гермиона всегда делает всё возможное, чтобы разглядеть опознавательные знаки и быть уверенной в том, кто перед ней: Пожиратель Смерти или друг. Но когда ситуация ухудшается и ничего нельзя определить, у неё нет выбора, кроме как сначала оглушать Ступефаем, а потом уже проверять. Она давно поняла, что в разгар боя времени на колебания нет.
Те, кто уже обратили внимание на её своеобразную тактику, пока ничего ей не сказали. Реакция попавших под заклинание людей… разнообразная. Кто-то относится с пониманием, но, чем выше ранг бойца, тем меньше вероятность избежать гнева.
Она озвучивает свою проблему на различных совещаниях и лично разговаривает с Тонкс и Грюмом. Никто ничем не может помочь, у неё лишь уточняют, не хочет ли она покинуть Орден (реплика не особо терпимого Грюма). Так что, как и все остальные вокруг, Гермиона приспосабливается к окружающей обстановке ради выживания.
Швыряй заклинание и жди.
Гермиона катится по земле и ругается: проклятие пронеслось так близко, что даже обожгло кожу. Слава Мерлину, Пожиратели пользовались Авадой намного реже, чем ей представлялось. Гораздо больше им нравилось сначала помучить.
Она вскакивает на ноги — менее проворно, чем это удаётся большинству её соратников, и целится в том направлении, откуда прилетело заклинание. Она дезориентирована, но умудряется атаковать и поразить своего противника. Воздух здесь слишком чист, и Гермиона бежит в поисках укрытия. Тот дым, что появляется из-за чрезмерного использования палочек и вследствие наносимых разрушений, оказывается и врагом, и другом, но Гермиона отчётливо понимает это только тогда, когда видимость вокруг улучшается.
На её пути вырастает какой-то силуэт, и уже в следующую секунду она оглушает его заклятием. Гермиона не может определить, в какую сторону смотрит фигура, но времени на размышления нет.
Она крадётся вперёд, высматривая признаки постороннего присутствия. Получается отвратительно — кажется, будто шаги чересчур громкие, и Гермиона задерживает дыхание, чтобы не было слышно, как лёгкие втягивают воздух. Но это плохая идея, и в тот момент, когда её тело начинает отчаянно нуждаться в кислороде, судорожный рваный вдох звучит гораздо громче.