— Очень милые браслеты. Ещё раз спасибо вам, ребята.
— Да, спасибо.
— Да прекращайте, Чара, Дон. Мы ведь здесь собрались не для этого, а чтобы… Чтобы помочь твоему возлюбленному открыть свою историю, — я ощущаю волнение Варна.
— Да, Варн верно говорит. Как девушка Дона, ты должна научиться понимать его и главное — знать, что до сих пор гложет парня, — Нио тоже печалится?
— Гложет? Дон, ты…
Дон… Переменился в лице, его взгляд приобрёл болезненный блеск, губы скривились от воспоминаний о чём-то ужасном, что не отпускает его. Я… не видела его таким… кроме того момента, когда сообщила о догадках по поводу его детства на основе фотографий в наличии. Да, именно тогда он впервые при мне сменил привычную для всех задорную улыбку на грустную, а глаза потемнели. Ему определённо есть что скрывать от других, но не в целях скрыть что-то стыдное или аморальное. Просто это слишком болезненное для него, откровенное, личное. Мне остаётся лишь ждать, когда он раскроет свои тайны, не торопя и не обвиняя его в сокрытии.
Давай уже садиться. Я буду рядом с Доном, чтобы в случае необходимости поддержки оказать ему достаточно внимания и проявить заботу. Уверена, надобность в этом сегодня имеется однозначно. Варн занял место напротив Дона, по праву его руку Оксения, по левую Нио. Надо же, Нио притащил с собой свою гитару! Видно, человек он очень музыкальный, не бросает свой дорогой инструмент и держит при себе. Хотя, учитывая специфику сегодняшней встречи, музыка будет к месту, за одно и способствует налаживанию позитивного настроя Дона после того, как он откроется и вновь переживёт прошлое. Я обязательно его поддержу.
— Итак… — Дон начинает беседу. — Я попросил вас, моих самых близких троих друзей, прийти, поскольку… посчитал, что без вашей поддержки… без вас не справлюсь с этим. Будь у меня больше сил, я бы рассказал Чаре раньше, но… мне не хватает сил для полного рассказа.
— Именно поэтому мы без всякого права на отказ тебе согласились тебя поддержать, Дон.
Оксения такая милая девушка! Уверена, она уже нашла себе своего мужчину. Варн и Нио лишь поддерживающе мнение Оксении кивнули и переглянулись с понимающими улыбками. Дон, кажется, прибодрился, но его улыбка дрожит. Полагаю, его переполняют и испытывают на прочность противоречивые чувства.
— Чара, извини, что я… так тянул с этим, никому из наших ребят не рассказывал об этом, на то есть причины.
— Понимаю, продолжай, пока у тебя есть силы.
Я… даже вовсе не винила тебя за умалчивание. В конце концов, ты бы рассказал об этом мне из чистого доверия ко мне, как своей девушке. Я доверяю тебе, а ты доверяешь мне, верно? Да, так оно и есть. Говори, пока есть силы, пока язык не онемел, а сердце не остыло.
— Ты верно подметила, когда заметила отсутствие фотографий со мной из моего дошкольного детства. Их действительно нет в нашем доме, потому что меня не фотографировали в то время. Варн, Нио и Оксения лучше всех остальных моих друзей знают о том, что я пережил в те годы. Они были со мной в те невыносимые для меня годы и делали всё, что было в их силах. Тяжелее всего пришлось родителям. Всё началось в детском саду… Я… Я…
— Дон на наших глазах резко упал в обморок посреди групповой комнаты, худея и бледнея. Это было ужасно…
Они идут по кругу от Дона ко мне? Интересно. Все сразу так поникли головами, на комнату опустилась могильная тишина. Я услышала биение собственного сердца. Дон всё ниже и ниже наклоняет голову к полу, сидя со скрещенными ногами, открыв среди ног руки ладонями вверх. Ребята обеспокоенно переглядываются между собой и поглядывают на друга.
— Его увезли на скорой помощи в больницу, и там врачи поставили страшный диагноз. Это был ужасный вирус, возникший из ниоткуда прямо в организме Дона посреди дня. У него не было источников, поэтому никто не смог определить причину его возникновения. Маленький Дон прекратил посещать детский сад и слёг в постель на долгие годы.
Вирус… Жуть какая!
— Мы посещали его почти каждый день, всеми силами поднимали ему настроение, но Дон лежал едва живой, бледный смертельно. Все его кости были на виду, он не мог нормально питаться, его рвало и тошнило от любой еды. Он мог употреблять лишь воду, чистую воду.
— Я… Меня испытывали жуткие боли… я чувствовал себя живым мертвецом или воскресшим. Всё тело каждый раз немеет от резкой смены позы… ведь любое движение тела или прикосновение к нему чего-то плотного, будь то одеяло или элементарно одежда, причиняет дикую боль… Поэтому меня почти не трогали. Родители… Они почти сутками просиживали у моей постели, по очереди принося друг другу еду, а мне питье… Я жил на жидкой пище, которую подавали мне сразу в желудок через трубочку. Моё сердце… мертвенно ослабло, но продолжало выполнять свою функцию, а пульс едва прощупывался…
— Дон выглядел ужасно, смотреть на него было невыносимо больно, но мы не сдавались и терпели. Уходя из его дома, нас разрывало от боли, мы часами сидели на скамейке вдоль улицы и рыдали. Каждый из нас обращался за благословением к Природе-Матери и посещал ежедневно храм. Никто другой, кроме нас, не знал о том, что с Доном.
— Ну, как, никто другой? Разве ты забыла, Оксения? Мелина тоже знала об этом, но она посещала друга отдельно от нас, втайне от родителей, что опасались за её здоровье. В итоге, нас было четверо, кто знал о состоянии Дона и посещал его как можно чаще.
— Вирус, который поразил Дона, был смертельно опасным и имел высокую вероятность летального исхода. Врачи бились головами об стену, испробовали всё за деньги родителей Дона, но вирус нисколько не слабел и даже не прогрессировал. Он словно остановился на одной стадии своего развития, но этого было достаточно для скорого летального исхода.
— Чара, это ужасно говорить… Я… я правда… Ох! Ужасно! Мне хотелось умереть!!
Умереть?!
— Да, Дон пережил жуткие вещи, всё его существо желало лишь одного — избавиться от этих пыток. Он видел лишь один путь — смерть, но страх перед отчаянием родителей и тем, что его смерть может стать отправной точкой его родителей к совершению суицида, остановили его в один момент.
— Верно, я… Я понимал, осознавал, что родители подадутся в крепкое отчаяние и в итоге либо лишатся рассудка, либо совершат суицид. Это остановило меня, и я впервые с момента заболевания начал бороться. Врачи продолжали разводить руками и в итоге прекратили поиск лекарства. Родители лечили тем, что имелось на тот момент. Но… однажды я очнулся совершенно здоровым.
— Да, помню тот день, когда мы рано утром пришли к тебе, а ты уже стоял на ногах, разговаривал и усердно питался всем подряд. Родители плакали и смеялись, наблюдая за тем, как ты интенсивно питаешься. Твоё выражение лица было таким забавным! Ха-ха-ха! — хех, Оксения даже рассмеялась.
— Верно. Все те четыре года, — четыре года?! — что я болел, отец читал и рассказывал мне об оружии, а после выздоровления… хех, я всерьёз взялся за изучение оружия. Однако… Я никогда… ни… Ох! Никогда не забуду эти долгие годы боли и отчаяния…
Он плачет?! Только не это. Дон! Прошу, не плачь. Мне так больно смотреть на твои слёзы. Я… я хочу плакать вместе с тобой, Дон. Не печалься, не плачь в одиночестве. Мы рядом с тобой! Я не буду обнимать тебя, лишь подсяду к тебе и упрусь тебе в плечо лбом, чтобы ты почувствовал меня. Ох, я заплакала вслед за тобой. А? Ребята тоже подсаживаются к нам? Почему-то мне кажется, будто я знакома с ними больше, чем на самом деле. Словно мы столько раз общались и смеялись вместе, что уже стали близкими. Неужели всё из-за их духовной близости с Доном?!
— Дон, ты справился с болезнью, и мы вместе с твоими родителями гордимся тобой! Не забывай, как они бились за тебя до последнего, не щадя своё здоровье. Стоило им только выйти из комнаты вдвоём, как твоя мать билась в истерике, а отец лишь стоял, крепко прижимая её к своей груди. Они жутко боялись потерять тебя и ещё больше боялись, что ты попросишь их об убийстве себя, их сына. На тот момент ты был единственных их ребёнком и только благодаря тому, что ты выжил, у тебя появилась на свет сестрёнка, Дориа. Не забывай этого.