Юля вздрогнула. Быстро глянула на Женьку и медленно кивнула.
- Это так заметно? – бледнея, спросила она.
- Да… Нет… Подожди, значит, было?
- Жень, - выдохнула младшая и шагнула к сестре. Потерла ладонями лицо и, с трудом справляясь с эмоциями, рвано проговорила: - Я когда ногу повредила, в лесу... меня Богдан нашел... и так получилось, что... я из-за этого от Димы ушла. Я с ним поговорю, правда. Я все ему объясню. Я и так уже саму себя убить готова.
Женя сосредоточенно помолчала минуту, раскладывая по полочкам услышанное, которое если и было ответом на ее вопрос, то совсем не тем, который она стремилась получить. И все же сейчас это косвенным образом могло быть подтверждением тому, на чем отчаянно настаивал Рома. Женька подхватилась на ноги, стремительно усадила в кресло Юльку и, устроившись на широком подлокотнике рядом, обняла сестру за плечи.
- Хорошая моя… - Женя прижалась щекой к ее макушке и осторожно спросила: – А есть хоть какая-то вероятность того, что Андрей – сын Богдана?
Юля дернулась в ее руках и резко подняла вверх голову. В лице было совершенно искреннее непонимание, выразившееся коротким словом:
- Что?
Женя снова переместилась. Раскрыв толстый альбом, она выудила из него фотографию, которую вчера явил ей муж, и показала Юле.
- Вот что.
Та медленно, будто бы умирая от страха, опустила взгляд к снимку. На самом деле она и правда умирала от страха. С ума от него сходила. Чувствовала, как позвоночником проходят болезненные импульсы, как подкатывает тошнота. Как от ужаса прошибает пот и становится липкой кожа. Потому что пока она смотрела на карточку с маленьким мальчиком на ней, никак не могла сосредоточиться. Никак не могла сконцентрироваться. Никак не могла понять, что это такое Женька ей теперь показывает и зачем.
Потому что тот миропорядок, в котором она жила все последние годы не мог, не должен был, не имел права пойти трещинами и начать крошиться прямо сейчас. И единственное, что берегло ее от обломков – это надежда, что глаза ей врут.
Вот только они не врали.
Юля медленно забрала из Жениной руки фотографию и издала едва слышный всхлипывающий звук, фокусируясь на изображении, но вместо него видела саму себя, загибающую пальцы три года назад, пытающуюся что-то там высчитать, и ни черта не понимая, как считать, пока врачи не объяснили, оказавшись катастрофически прозорливыми.
Катастрофически. Прозорливыми.
Она снова вскинула отчаянный взгляд на старшую сестру.
Та молчала, напряженно вглядываясь в Юльку. В ее голове совершенно некстати мелькнуло давно забытое воспоминание о двух одинаковых розах самого не подходящего ни к чему цвета. И в этот момент вместо ответа на свой вопрос Женя услышала:
- Мамочки...