Роман дернулся на голос и выдохнул:
- Ты что творишь?
- А разве не видно? – усмехнулась она и обвела взглядом спальню, сейчас больше напоминающую поле битвы. – Вещи собираю.
- Зачем? Что уже надумала, а?
- Это ты надумал! А я… - она хмуро посмотрела на Романа, – я не думала, что мы будем существовать втроем.
Моджеевский прищурился, отлип от пола и шагнул к ней, лихорадочно соображая, что делать. Нужно же что-то делать! Вместе с тем, ничего в голову не шло, кроме секунду назад услышанного. «Существовать втроем».
Черт...
- Мы не втроем, - медленно проговорил он, наблюдая за ее лицом. – Есть ты и я. Нас двое.
- Черта с два! – выкрикнула Женя и отступила от него на шаг, сохраняя расстояние. – Тебе же нравится, да? Хорошо провели день рождения? Прошлое вспоминали или будущее планировали?
- Ничего мы не планировали! Я приехал, мы поговорили – и я уехал. Все.
- А я планировала! – Женя опустила глаза и уныло пнула платье, оказавшееся под ногами. От этого движения словно включилась и вернулась к сумкам, что его категорически не устраивало, и он в одно мгновение оказался возле нее. Как был – с самолетом. Модель, сообразно функциям летательного аппарата, полетела на кровать, а сама Женька оказалась в его руках.
- Запомни, - заговорил он, приблизив к ней свое лицо и пытаясь поймать ее никак не поддающийся взгляд, - на будущее – просто запомни. Ничего у меня с ней нет. И ни с кем нет. И не будет, ясно? Что бы Нина тебе ни говорила – это больше не имеет значения. Сегодня был последний раз, я тебе клянусь.
Женя задергалась, упираясь руками ему в грудь и пытаясь разорвать объятия.
- Да какая разница! – выкрикнула она. – С ней же все нормально было, ведь так? И все это время ты был там! С ней! Так и будь! Я же понимаю. Там семья, там… всё там…
- У меня с тобой семья, дурёха! – заорал Моджеевский, не отпуская, но все сильнее прижимая к себе, ни о чем не думая в эту секунду, кроме того, что она может уйти. Потому что ревнует. Черт подери, его ревнует! По-настоящему! Его!
От этого сделалось горячо и страшно. Если он не сможет ее удержать...
Если не сумеет...
Как ему быть без нее, если не сумеет?
И потому Роман все крепче, все отчаяннее цеплялся за ее плечи и продолжал говорить:
- Я виноват, да. Она соврала, а я повелся. Но я с ней... Жека, я с ней не спал! Слышишь? Я же знаю, что она тебе рассказывала. Но это давно уже не так все. Черт! Я бы ни за что такого тебе не сделал!
- Отпусти меня! – снова дернулась Женька. – Ты обещал, но разве тебе это интересно? Что тебе вообще интересно? Ты же и сам все прекрасно знаешь – как правильно и что делать, чтобы интересоваться другими. Ну вот избавлю тебя от лишних метаний. Отпусти!
И она с силой ударила его обеими руками по плечам. Он отступил на шаг от неожиданности и ошарашенно взглянул на нее, понимая, что ее захлестнули эмоции и она даже не пытается их скрывать. Впервые. Впервые с тех пор, как они познакомились.
Несколько секунд он стоял, глядя на нее, а потом заорал так, что задребезжало зеркало и хотелось закрыть уши:
- Да никуда я тебя не пущу, ясно?! Ты – моя жена и это не обсуждается!
- Запрешь?
- Запру! Пока не одумаешься! Потому что сейчас ты порешь горячку!
- Ну попробуй, - она пожала плечами, склонилась над сумкой и дернула замок.
- Да твою ж мать! Хватит! – выпалил Моджеевский и выдернул сумку у нее из рук, зашвырнув ту в угол. – Ты сегодня остаешься! Хотя бы на ночь! А утром подумаем.
- А я уже подумала!
- Я тебя люблю! Сколько раз мне тебе повторить, чтобы ты услышала? Я! Тебя! Люблю!
- Как мило! – зло рассмеялась Женя. – Меня любишь, к жене бегаешь. А ей то же самое говоришь?
Продолжением ее сердитого смеха стал громкий звук опалившей его кожу пощечины. Он на мгновение схватился за щеку, ошалело глядя на нее, впечатленный не столько фактом уже второй оплеухи, полученной в собственный день рождения, сколько выражением Жениного лица.
Злого, обиженного, несчастного.
Не-равно-душного.
И в этот момент отпустил себя так же резко, как резко отпустило напряжение, владевшее им все последние недели от одной мысли, что ей на него плевать.
Вот она. Ей не плевать. Ей наконец-то не плевать.
Его шатнуло к Жене, и он сам не понял, как так вышло, что она снова оказалась в его руках, прижатая к груди. А он... он наконец-то нашел ее губы и целовал их, пытаясь заставить ее целовать его в ответ.
Впрочем, особенно и не требовалось. Своим порывом он окончательно лишил ее сил в намерении уйти. Неужели же ей могло взбрести в голову уйти от него – такого родного? Как так сложилось, что она даже не понимала, насколько он стал ей дорог и близок?