- О том, что случилось и почему я ушел. Черт, я…
- Не надо! – напряженно выдохнула Женя, останавливая Романа. Поднесла его ладонь к своему лицу и прижалась к ней губами. Ее неожиданно накрыло понимание того, что она не хочет знать, и слишком пронзительным оказалось это чувство, слишком болезненным. И отчего-то она была уверена, что и ему больно ничуть не меньше. Не мог он поступить так, как поступил, забавы ради. В этом она тоже была уверена. А значит, у него была причина. Правильная ли, нет – какое теперь имеет значение? Она ведь простила его, давно простила. Но справиться со страхом не умела. Как снова впустить его в свою жизнь? Ей и сейчас страшно. Еще страшнее – его прогнать. И всегда помнить, что сама виновата. Сама не пустила. Сама отказалась. Женя сглотнула ком, подкативший к горлу, и проговорила: - Не надо ни объяснений, ни оправданий. Я не хочу возвращаться в прошлое.
Моджеевский перехватил ее руку, притянул к себе и поцеловал. Поцеловал ее пальцы, запястье, прижал к щеке, а потом с видимым облегчением и осипшим от нежности голосом спросил:
- Ты уверена?
- Уверена.
- И даже согласишься вернуться со мной домой? Ну... к нам домой?
- Соглашусь, - улыбнулась Женя.
- Сегодня? – уточнил он на всякий случай.
- Только когда папа разрешит.
Моджеевский даже слегка крякнул. Потом усмехнулся и потянулся к ней за поцелуем. Обхватил плечи, перегнулся через поручни, быстро касаясь губами ее губ. А наконец, глядя ей в глаза, сообщил:
- Люблю твое чувство юмора.
- А я тебя люблю, - проговорила она, не отводя взгляда.
Он сперва подумал, что ослышался и в комплект к очкам ему еще и слуховой аппарат требуется. Потом решил, что это глупо, потому что дыхание может перехватывать не только от плохого, но и от хорошего. У него и перехватило. Его руки, обнимающие ее, едва заметно напряглись, потом одна из них поднялась к Жениному лицу, и Роман погладил его горячими пальцами. Может быть, они подрагивали, а может – ей показалось.
- И я тебя, - мягко проговорил Моджеевский. А после резко вскочил, подхватил поднос с тумбочки и объявил: - Между прочим, остыло! А ты обещала!
- А я люблю холодный омлет!
- Он уже достаточно холодный!
- Вот и давай мне мой холодный омлет.
- А ты признавайся, где у тебя чемодан.
- Где и положено. На антресолях.
- Это ему там положено? – хохотнул Роман.
Женя удивленно посмотрела на Романа и не менее удивленно похлопала ресницами.
- В смысле? – спросила она после недолгих раздумий.
- Ну я же буржуйская рожа, я понятия не имею, где должны храниться чемоданы.
- Да какая разница, где должны! – рассмеялась Женька. – Если они вообще кому-то что-то должны!
- Никакой, кроме того, что я намерен вещи собирать, пока ты будешь завтракать. С твоим отцом у меня, кстати, все на мази, мы друг друга поняли.
Он подошел к ней и устроил поднос у нее на коленях.
- Жуй!
Послушно взяв вилку, она принялась ковырять завтрак. С аппетитом, особенно по утрам, была большая беда. И только отсутствие ужина накануне привело к тому, что Женя медленно, но довольно уверенно поглощала Ромин омлет. Справедливости ради, вполне себе съедобный. Но это лишь потому, что омлеты Андрея Никитича были вкуснее. Сказывалась многолетняя практика.
Моджеевский же, с удовлетворением отметив, что она действительно ест, взял себе на заметку призвать на помощь Лену Михалну. Теперь-то суровая домоправительница должна оттаять, когда даже Жека сменила гнев на милость!
Словом, недолго поразмышляв на эту тему, Роман сдержал свое слово, поперся на глазах Жениного изумленного отца искать антресоль в их квартире, чтобы снять с нее чемодан. Женя заходилась задорным смехом, в котором они оба с облегчением находили ее прежнюю легкость. Он был решителен, также по-прежнему, разве только поминутно оглядывался, ища ее одобрения: да? нет?
Стаскивал вещи с вешалок и как бы между прочим интересовался, где она хранит белье. Естественно, на первое время, остальное, основательно – потом.
Развитая им деятельность уже по традиции напоминала бы Мамаево побоище, если бы не комичность происходящего. И не его уморительные комментарии по ходу дела. И не его разбитая рожа, периодически обращающаяся к жующей и смеющейся женщине в постели: «Евгения Андреевна, прекращайте ржать – подавитесь!»
Посреди всего этого безобразия у Моджеевского затрезвонил телефон в джинсах. Он как раз складывал Женины пижамы. Мягонькие, пушистенькие, с очаровательными яркими рисунками. И все сильнее задумывался над тем, что она только чудом и по недосмотру личного ангела-хранителя его, Романа Моджеевского, с его «набором Казановы» (цветы+пирожные+бриллианты) не послала с самого начала. Наверное, с театром он тогда угадал! Спас ситуацию!