Я сосредоточилась на ровной водной поверхности внутри пузырчатого стекла, и у меня стало получаться. Туман от моих ног медленно, но отползал, воздух в кухне стал ещё гуще, ещё плотнее. Волк почувствовал эти изменения.
– Нет! Даже не думай, наблюдатель! Не в этот раз. – Окрик Его перешёл в звериный рык. – Не в этот раз!
Он заметил, куда нацелен мой взгляд и в то же мгновение графин взорвался под оглушающий, жуткий Его вой, разметая во все стороны осколки вперемешку с водой. Я вовремя увернулась от доброй порции стеклянного залпа, но отступать не собиралась.
Мой взгляд скользнул по рисунку инея на стекле окна и, быстро водя глазами по замысловатому узорчатому кружеву, я наконец-то отыскала нужный завиток, который завибрировал петлей. По окну пробежала одна, вторая, третья рябь, словно стекло перестало иметь твёрдую поверхность, а приобрело свойства воды. Моя петля-проводница вытянулась и призывно замерцала, готовая впустить меня и переправить в ближайший день будущего.
Её заметил и Волк. Он рванулся вслед за мной, и когда я уже ступила в петлю, чувствуя, как мои ноги отрываются от кухонного пола, Он изловчился и ухватил меня за волосы, крепко зажав их в руке.
– Не в этот раз, наблюдатель! – Торжественно повторил Он. – Никуда ты не уйдёшь.
Но я затягиваемая петлёй всё сильнее, не могла потерять этот шанс на спасение и рванула головой что есть сил, одновременно крича от острой боли. Мне снова повезло. Скользкая кожа Его перчатки и моё отчаяние освободили меня. Но я лишилась доброй пряди волос, которая осталась в яростно сжатом кулаке моего врага.
Вот так, со жгучей болью в затылке, прижимая обе торбы по бокам, я покинула дом моих друзей, подстёгиваемая вдогонку оглушительно нестерпимым воем гнева и досады. Петля была пустынна, на моём пересечении времени не мелькнуло ни одной пространственной дороги, ни одного намёка на другого наблюдателя. Я забралась слишком далеко и надолго.
XIV
Суб. future
Я помню в детстве одну тропку-дорожку, по которой мы с мамой ходили, когда она забирала меня из садика. Она была особенной для меня в любой день, независимо от времени года. Такого уюта и таинственности, даже некой сакральности я не находила ни на одной другой дороге. Эта тропка, закатанная однажды небольшим слоем асфальта, вела вдоль проезжей дороги мимо нескольких старых домов.
Как сейчас помню, четыре трёхэтажных кирпичных старожилы, окрашенные в светлые и тёплые цвета зелени и солнца, будоражили моё детское воображение потёртыми углами и покатыми чернеющими крышами. Я не могла оторваться от их живых полных загадок окон, сокрытых пёстрым рисунком занавесей. И дома те всегда окружала тишина. Я бы даже сказала, что тишина шла с нами рука об руку, пока мы не сворачивали с этой дорожки.
А вдоль тропки, что шириной была просторна одному, а двоим приходилось идти чуть ли не впритык, вдоль неё рос почётный караул из белоснежных берёз, стройных и сутулых. Но тогда в детстве, мне казалось, что сгорбленные деревца кланялись каждому, кто шагал меж ними, здороваясь, и жаждая дотронутся в знаке приветствия.
Ещё на дорожку временами наползали нагловатые и проказливые кустарники акации и шиповника, ловко цепляя своими тонкими, но сильными ветками за одежду, норовя царапнуть кожу или задрать юбку зазевавшейся девочке. С такими «шалунами» расправлялись дворники, ловко и аккуратно подстригая разросшуюся зелень.
Но росли вдоль тропки и робкие кусты сирени, смущённо тянувшие свои руки-ветви с крупными гладкими листьями, в надежде получить тёплое прикосновение или одарить кого-нибудь своими душистыми цветами.
Я всех их помню, каждый куст, каждое дерево, каждый излом дорожки. Спустя детство и юность, мне довелось вновь ступить на эту тропу и пройти её от начала до конца. Я не была там много лет, но память благосклонно сохранила всё виденное мною ранее в целостности.
Так вышло, что эти годы сказались на моей любимой тропинке. Больше не было тех внимательных дворников, воевавших временами с атаковавшими дорожку кустарниками, больше некому было сметать падавшую листву с асфальтовой поверхности. Запустение и небрежность были во всём, чего касался мой взор. Заброшенность, от которой стало горько. Дорожка потеряла тот уют и таинственность, даже дома имели совсем иной вид, хоть стояли на прежних местах и выглядели браво.
Видимо та тайна, которую я чувствовала ребёнком, ушла с годами, рассеялась в моём взрослении, растеряв всё очарование детской фантазии. А может, о ней просто забыли другие люди, забросив ту узкую дорожку, по которой тишина когда-то шла рука об руку с каждым.