Суб. future
Зачем нужны наблюдатели? Какая от них польза? Эти странные люди, наделённые зачем-то силой повелевать временем, но сидящие, словно извращенцы в кустах, только в их случае этими кустами служит временная тень. Зачем они нужны, если им нельзя влиять на самый маленький ход истории? Совершенно бессмысленная ветвь человечества.
Силы оставили меня вместе с остатками разума. Я лежала маленьким комочком, обхватив колени руками, словно младенец в чреве матери. Только я не была младенцем, а чрево не было материнским. У меня не хватило смелости сойти с временной петли, я лежала в её мерцающем свете и ждала. Даже не знаю, чего ждала. Затылок ещё горел от Его смертного прикосновения, но даже боль отстранилась от меня, отступив в тень моего отчаяния.
Я была готова к тому, что Он вот-вот появится рядом и закончит то, что началось давно. Мне не было ни холодно, ни тепло. Меня сковала тоска, и впервые моя жизнерадостность, моё чувство юмора меня оставили и растворились за переделами времени. Я ещё подумала, что рано или поздно конец приходит всему, даже смеху.
Я лежала и ждала Смерть. Глупо, не так ли, когда можно было не бежать никуда, а позволить случиться неизбежному в домике моих друзей? Да, да, именно неизбежное. Там в доме взглянув в волчьи глаза, я наконец-то осознала, что всё закончится лишь с одним единственным финалом, и неважно, где будет поставлена точка. От места слагаемых сумма не меняется. Нет ничего точнее математики.
Я ещё подумала, а может у всех так происходит перед концом? Может каждый, прежде чем уйти за ту сторону петли, тоже осознаёт всю тщету и теряет остатки надежды и радости? Если так, то этот миг чудовищнее Его клыков, он невыносим и бездушен, он глух, он лишен музыки и радуги, он тяжелее всей земли.
Профессор…. Я услышала его голос в этой немоте. Так удивительно было его осознать, потому что голос исходил из моей же головы. Сначала это было похоже на легкий шёпот листвы, по которой второпях бежит утренний ветер. Затем к шелесту присоединился стук дождевых капель, падавших с приятным потрескиванием на древесные листья. Когда тихий шелестящий ветер перешёл в мощный шквал, а дождь в залихватский ливень, я услышала грандиозный громовой перекат. Это было удивительно, ведь вокруг ничего не существовало, кроме мерцающего света временной петли.
– Эй, Шерлок! – Спокойный голос Кливленда прорезался сквозь какофонию бури в моей голове. – Эй, Шерлок…
– Кливленд? «Профессор»! Вы тут?! – Я открыла глаза, до этого момента у меня не было желания что-либо видеть. – Где вы, Кливленд?
– Я здесь, Лиза. – Голос был так близко и так отчётливо слышен, что волнение окутало меня с ног до головы, а кожа покрылась мурашками. Но никого не было рядом, я одна продолжала лежать в незыблемом спокойствии петли. – Я вас не вижу! Где же вы, Кливленд Вайсман? Где вы?
– Не кричи! Мы оба прекрасно знаем, что ты меня хорошо слышишь, а уж я тебя просто превосходно. – В голосе моего друга появились насмешливые нотки, за которые я его обожала и ценила в трудные минуты. – Не верти головой, словно ты сова в полнолуние, я слишком близко, чтобы меня возможно было разглядеть.
– Я не понимаю. Я совсем не понимаю. Он вас убил, но вы говорите со мной, как живой. Разве это возможно?!
– Шерлок, для нас ничего невозможного нет. – Клянусь, мистер Вайсман захихикал. – Я представляю, что ты себе уже напридумывала. На твоём месте я тоже решил бы, что рехнулся.
– А разве это не так? – с волнением шептала я пустоте.
– Самое забавное, что я не могу дать тебе утвердительного или отрицательного ответа, потому что это так расплывчато быть рехнувшимся или нормальным. Грань у всякого своя, знаешь ли. Раньше я этого недопонимал, но с недавних пор призадумался. Но раз ты задаёшься этим вопросом, то, по-моему, ты ещё в здравом уме. – Ответил мне бодрый голос друга.
– Но, Кливленд, – возразила я ему. – Я, очевидно, сошла с ума, раз слышу голос человека, безусловно, дорогого мне, но, увы, мёртвого. Веду разговор с мертвецом в своей голове. Разве это не сумасшествие?
– Всё может быть, дорогая. – Мистер Вайсман прекратил смеяться, теперь его голос наполнился лёгкой грустью. – Всё может быть, даже то, на что нет надежды.
– Это так непонятно и бессмысленно, и так напоминает мне беседу Алисы с Чеширским Котом, что я больше склоняюсь к тому, что я сошла с ума, рехнулась окончательно, как вы говорите, Кливленд. – Я продолжала лежать и вслушиваться в грозу, клокотавшую в моей разгорячённой голове.