Марево колыхалось, волновалось и дышало. Оно было живым и жаждало меня, я это знала. Его когтистые, струящиеся лапы время от времени делали попытки ухватить меня за подол платья или ущипнуть за руки, но всё было тщетно. Меня берегла невидимая защита, тончайшей преградой стоявшая меж мной и алчной дымкой.
Я не могла вернуться обратно в Камелот, дорога не проглядывалась, а в плотной стене тумана я совершенно не могла ориентироваться. К тому же я не была уверена, что даже если бы нашла нужный мне путь, то он привёл бы меня в город. Ничто не подчинялось более здравому закону и логике, ничто и никто, кроме меня. Рёв повторился в третий раз, прямо передо мной в тесной завесе мглы.
В тот же миг белая стена у моих ног рухнула, обнажив длинный мутный коридор через всю поляну, сохранив лишь бесконечно высокие стены по бокам. С другого конца этого зачарованного туннеля ко мне шёл высокий силуэт. Даже, если бы Он был крошечной точкой, я бы узнала Его. Он словно наслаждался прогулкой, легонько опираясь на трость. Его длинные пальцы обтягивала чёрная кожа перчаток, отчего казалось, что набалдашник обхватывал огромный паук.
Он улыбался, лица я ещё не видела, отчасти из-за тени, отбрасываемой шляпой-котелком, отчасти от рассеянного сумеречного света, подъедавшего любые цвета, выравнивая их в один – единый серый. Волк, однако ж, как и я, сохранял Свои мрачные оттенки ночи, к которым прибавился кровавый в виде куска материи, которой была повязана Его шея.
– Ну, здравствуй, здравствуй. – Он развёл руки в стороны, будто собирался заключить меня в дружественные объятия после долгого расставания. – Неужто не рада мне?
Я промолчала, он подошел ещё ближе, нас разделяло всего ничего, каких-то метров пять.
– А я рад тебя видеть. Да, действительно рад. – Он улыбался, но это было больше похоже на самодовольный оскал. – Это было неизбежно, наблюдатель. Я тебе говорил, что нельзя убежать от смерти и возмездия. Твой бег – лишь временная отсрочка.
– Ты меня убьёшь сейчас? Здесь? – Мой голос выпрыгивал во мглу эхом и тут же гасился, проваливаясь в ватную прослойку тумана.
– Нет, не здесь, – ответил Он, очки прикрывали Его глаза, но ледяной взгляд, они скрыть были не в силах. – Это лишь одна из тонких тропинок к тебе. Во сне ты уязвима, но неодолима для меня. Частично неодолима. Что-то мешает мне даже здесь подступиться и порвать твоё милое горлышко, чтобы окрасить мир в цвет твоей крови.
– Тогда, я в безопасности, пока сплю. – На миг это знание придало мне сил и надежды.
– Но не твои друзья. – От этих слов я тут же замерзла. – Я не буду больше бегать за тобой, словно ищейка. Хватит! Довольно с меня этих игр в догонялки. Я – Уравнитель судеб! Имей уважение ко мне, дерзкая девчонка!
– Не я первой начала… – Противный холодок осел на моей шее. Надёжная «чуйка» взывала во мне тревожным колоколом, выбивая набат.
– Заткнись, мерзавка, когда я говорю! – прорычал зверь. – И слушай, не перебивая. Запомни каждое моё слово и подумай над каждым своим, прежде чем ответишь.
Что-то изменилось в поведении Волка, Он и прежде меня оскорблял и пугал, но теперь Он был уверен в себе, как никогда. Это меня испугало ещё больше.
– Этой ночью ты сдашься мне без боя, подставив шею под мои клыки. Иначе, – Он неторопливо снял очки и, сложив их, убрал в верхний карман камзола, устремив на меня Свои жуткие звериные глаза, – я заберу всех твоих друзей. Каждого по отдельности, оставив напоследок эту рыжеволосую малютку. Ты ни чем не сможешь им помочь, если воспротивишься мне. Это я тебе обещаю. А чтобы рассеять все твои сомнения, я предоставляю тебе привет от твоего давнего приятеля.
Волк вытянул в сторону правую руку, она вошла в белую стену мглы по локоть. Порывшись там, он что-то нащупал и вытащил в просвет небольшой округлый предмет. Когда Он это протянул мне, я закричала от ужаса, но ни единого звука не вырвалось из моего в миг пересохшего горла.
– Поздоровайся со своим старикашкой-рыцарем, наблюдатель!
Кисть, облачённая в чёрную перчатку, держала за клок седых волос голову Кливленда Вайсмана. С рваных краёв шеи капала кровь, глаза головы были закрыты, кожа лица сера, губы налиты чернотой. Неожиданно глаза Кливленда резко распахнулись и стали ошалело вращаться в глазницах, рот разверзся, и распухший посинелый язык беспомощно вращался в полости, силясь выдать звук.
– Прекрати! – выдавила я из охрипшего горла. – Сжалься над ним!