– И поверили той сказке о чудесном возвращении блудного сына?
– Думаю, что они приняли эту историю, – неуверенно ответила я. Да и как можно быть уверенной в подобной ситуации? – Они счастливы – их сын жив, дочь более не замкнута, их семья полна, как и прежде. Кливленд, я слышала смех и плач, молитвы и песни в том доме. Пётр с Аннушкой так по-взрослому и в тоже время так мило приняли пропавшего брата. И вечером играл граммофон, который был в диковинку Павлу, мы ели рыбу, и я физически ощущала то тепло любви и единства, что живёт в этой семье. Это непередаваемо, Кливленд! И я была неотъемлемой частью этого единства!
Вт. past
Сны, эти вязкие туманные дали, болото разума, где я бессильна и беззащитна перед всеми страхами вселенной. Они вернулись, чтобы мучить меня, изводить и кидать в чёрные бездонные пропасти неизвестности. Они пришли не одни, отныне Он верховодит моими иллюзиями и управляет ужасами в кошмарной яви снов. Проклятый Волк не оставит меня в покое, Его зубы алчут разорвать мою плоть, а Его чудовищное нутро жаждет насладиться моей кровью. Он кровожаден, как никогда, хотя разве Смерть может быть кровожадной, прибирая своё?
Я вновь очутилась на той улице с аптекой, где Кливленд познакомился с Натали. Тишина и пустынность места меня не озадачили, и даже лёгкая позёмка наплывавшего волнами тумана поверх огромной дождевой лужи не встревожила мою «чуйку». Это место меня обескуражило и наполнило смутой чувств, я ожидала встречу с красавицей Натали, а возможно и сам «профессор» явил бы свою персону, а заодно разъяснил мне, какого чёрта я здесь забыла?
Тяжелое животное дыхание выбило мигом все нелепые мысли и приковало моё внимание к противоположной стороне широченной лужи, за которой из-за сгустившегося тумана не было видно ни зги. Расплывчатый силуэт приблизился к белёсой завесе, и дыхание перешло в невыносимо жуткий рык. Даже львы рычат намного милее, чем то существо, серая лапища которого уже выглядывала из толщи мглы.
Я узнала Его, этого громадного волка, чья взъерошенная морда с оскаленной пастью взирала на меня по ту сторону лужи. Эта заколдованная лужа, такое ощущение, что она там была во все времена.
Мы смотрели в глаза друг другу. Не знаю, что Он видел в моём взгляде, скорее ужас и растерянность, но Его глазища полыхали столь нестерпимо ярким небесным огнём, что у меня потекли слёзы, хоть я и сопротивлялась этому проявлению страха.
«Моя заблудшая овечка, моя ускользнувшая душа, мой упёртый и наивный враг, ты думала, что я о тебе забуду, или потеряю твой след? Глупая, глупая овца! Мой нюх переплюнет обоняние сотен тысяч псов, волков и рысей! Мои глаза зрят дальше земных покровов, и всякая тварь низшая благоволит мне, считаясь с моим превосходством. Смотри мне в глаза и видь ту необъятную и неотвратимую пропасть, в которую я погружу твою душу».
Я не могла произнести в ответ ни слова, мои уста запечатал холод, что лучами простирался из безумных горящих глаз Волка. Он почему-то мешкал и не решался ступить в воду, хотя расстояние от Него до меня было ничтожно малым, захоти Он преодолеть его в прыжке, уж я-то знала. И, тем не менее, Он не торопился, хотя зубы Его клацали от нетерпения. И я догадалась, мысль озарила меня вспышкой – Он не может коснуться воды, потому что боится её! Но чем она так опасна Волку? Я не успела об этом подумать, как Он ступил обратно в туман и вышел оттуда уже в человеческом обличье, смело шагнув в воду. И тут догадка полоснула мой разум: вода не причиняет Ему вреда в облике человека, но в животном – она способна Ему навредить!
«Не подходи ко мне! Не смей!» – Я отпрянула назад, но спиной упёрлась в стену дома, улица казавшаяся минуту назад бесконечно широкой, теперь сжалась до невозможной узости.
«Ты слепа, наблюдатель. Ты так была горда своими делишками, своими подвигами, что позабыла про меня, а я о тебе не забывал ни на миг. Ты ничто передо мною, ты слаба и тщедушна, ты бессмысленна, ты, в конце концов, посмела перейти дорогу мне, наивно решив, что тебе за это ничего не будет. Мне надоело гоняться за тобой, мы заигрались в кошки-мышки. Я завершу то, что должен. Сейчас!».
Если бы я могла убраться оттуда, то сделала это тотчас же, но меня что-то блокировало, а Его лицо уже нависло надо мной и каждое слово, вылетавшее из Его оскаленного рта, несло мерзкое зловоние гибели.