Гость. Надо.
Степан. Ну ладно, сообразим...
— Вот, — сказал Сергей Иванович, — представляешь ситуацию? И что за люди — тоже ясно. Это сценарий. И пишет его сценарист. Посмотрим дальше.
День. В избе никого. Входит Степан. Три раза стучит в крышку погреба. Она поднимается. Вылезает Гость.
Степан. Привел одного человека.
Гость. Кто он?
Степан. Славка Прохоров. Местный хулиган.
Гость. Годится! Зови!
Степан уходит, возвращается со Славкой.
Славка. Здравствуйте! Степан мне изложил ваше предложение. Оно заслуживает внимания. Конечно, за приличную оплату.
— Мне кажется, — сказал Сергей Иванович, — тут не совсем... Раз он хулиган, то и разговаривать должен по-хулигански. Отрывисто, грубо, со своими словечками... Чтобы по речи сразу можно было определить человека.
— Так-так... — Тут я задумался. — Значит, в сценарии понятно, что там за люди?
— Да.
— И еще там написано, кто что говорит. Правильно?
— И кто что делает, написано.
— Написано. Ясно. Значит, сценарист все написал, актеры выучили — и готово. Все просто, оказывается. Непонятно только, что все остальные делают.
Если написано, что он стоит, значит, он будет стоять, ведь верно? Или если написано, что он с крыши прыгнул, ведь вы не можете сделать так, чтобы он не прыгал?
— Нет, — сказал Сергей Иванович, — не могу.
Тут я испугался, замолчал. Долго молчал, целую минуту. Наконец решился.
— Сергей Иванович, — спросил я, — но если вы изменить ничего не можете, если ничего от вас не зависит, тогда... зачем вы?
— Кто, я?! — испугался Сергей Иванович.
— Ну вообще, режиссер.
— Ну как же, — бормотал Сергей Иванович, — есть кое-какая польза. Кое-что все же от нас зависит.
— Вот... — Я вынул один листочек. Видите, тут написано, что Степан ходит по комнате, садится на стул, берет с полки книгу, читает, ставит ее на место, идет обратно и ложится на кровать. Правильно? Как ни крути, а он должен пройти по комнате, взять книгу, почитать, поставить, лечь на постель.
— Так вот, — сказал Сергей Иванович уже своим прежним, уверенным голосом, — кое-что я могу все же.
Первое — это темп. Я могу сказать, и артист все это проделает очень быстро. А захочу, — он это сделает медленно. И смысл получится совсем другой.
— Откуда?
— А ты подумай. Если, скажем, он не спеша по комнате бредет, лениво: сядет на стул, книжку выберет, почитает с удовольствием, потом аккуратно поставит и уляжется спать. Что получится? Получится — спокойный человек, уютно проводит время перед сном. А ведь на самом деле все иначе. Здесь ему надо быстро по комнате пройти, на стул сесть чуть не мимо, книжку схватить какую попало, только чтобы отвлечься, быстро перелистать не глядя и швырнуть обратно. Потом к кровати подойти и упасть, можно даже просто бухнуться с ходу. Чтобы чувствовалось в его поведении напряжение, страх! И все это, заметь, делается одним только изменением темпа! И этот темп актеру должен указать я, режиссер, а не кто-нибудь другой. Я так скажу: если смотреть интересно — режиссер молодец!
Мы сели отдохнуть возле светящихся автоматов с газированной водой. Я стал листать странички дальше.
— Ну ладно, — сказал я, — темп. Это я понял. А еще что?
— Еще много! — Сергей Иванович встал, опустил в щель копейку, наполнил стакан водой с пузырьками и начал пить.
— Вот, — показал я, — тут интересная сцена, в милиции. Когда вызвали Степана.
— Помню, помню, — закивал Сергей Иванович, ставя стакан вверх дном на кругленький фонтанчик. — Степан приходит, и милиционер — капитан Ухов — у него спрашивает, не приезжал ли к нему, Степану, кто-нибудь за последние две недели. А Степан отвечает: «Нет».
— Ну вот, — сказал я, — видите — «нет». А на нет и суда нет. Написано «нет», — значит, нет.
— Один очень умный человек, — заговорил Сергей Иванович, — сказал по этому поводу так: «Есть только один способ написать слово «нет», и есть пятьдесят способов его сказать».
Например, первый способ. Сразу же после вопроса сказать твердо: «Нет!» — и все. Действительно, получается отрицание.
Или второй способ.
После вопроса помедлить, задуматься, а потом медленно, тихо: «Не-ет», — тут уже другой смысл. Прежней уверенности не чувствуется. Немного подозрительно. Может, оно и так, а может, наоборот. И много еще есть вариантов. Иногда так говорят «нет», что все понимают «да». И вот из всех пятидесяти оттенков режиссер в каждом случае должен выбрать один, самый точный. У меня в спектакле так будет: капитан Ухов еще вопроса не кончил: «Скажи, — говорит, — не приезжал ли кто-нибудь?..» — то есть еще непонятно, о чем речь, а Степей уже кричит: «Нет!» — и так громко, даже чересчур. Спокойному человеку зачем так кричать? А он неспокойный — это сразу видно. Он и понимает, что все рассказать надо, и Гостя боится. И видно, что этого вызова и вопроса он давно уже ждал и ответ про себя повторял. И так доповторялся, что нервный стал и выкрикнул свое «нет» раньше времени, и первые подозрения Ухову внушил. Ведь Ухов, как из сценария ясно, всем этот вопрос задавал, «на предмет обнаружения проживания дачников без прописки», как он сам потом выразился. А тут приходит Степан и кричит свое нервное «нет», и вся его душа, все ее состояние в одном этом восклицании проявились.