Тут он замолчал.
Мы увидели, что по коридору бежит тяжелый, растрепанный, красный парень в очках.
— Стой, Гриша, — крикнул Сергей Иванович, — ты куда?
— Спросите лучше, откуда, — сказал тот, останавливаясь. — Опять я со своим начальником поругался!
— Знакомьтесь, — сказал Сергей Иванович, — это мой друг, Саша. А это Гриша, наш звукорежиссер. Если нужно музыку к передаче или шум, вообще звуковое оформление, — это он. Как его здесь называют, — Человек с ушами. Все звуки у него как собачки на веревочке. Говорят, ты по звуку можешь определить, какая монета упала?
— Если бы я еще и этого не мог, — с досадой сказал Гриша, — так уволился бы давным-давно, в монастырь бы ушел.
И тут раздался звон двух монет, которые Сергей Иванович, одну за другой, выпустил из руки на кафельный пол.
— Трояк, — сказал Гриша не глядя, — три копейки. А это двадцать. За кого вы меня, Сергей Иванович, принимаете? Ведь я же звукорежиссер, как-никак! Да только, видно, не по мне это. Не могу я больше так работать.
— Почему?
— Почему? Звуков мало, вот почему.
— Как же мало, — сказал Сергей Иванович, — вот их сколько вокруг! Слышишь, кофеварка в буфете шипит. Кофе варит. Горячий, вкусный! А на улице, слышишь, трамвай колесами скрипит на повороте. Только ранней весной этот звук так хорошо бывает слышно.
— Да я понимаю, — сказал Гриша, — звуков очень много! И каких! Например, когда моя соседка, бабка, совсем старая, начинает в своей комнате чай вприкуску пить — это ее удовольствие, — слышно в коридоре, как она кипяток с блюдечка вытягивает со свистом, потом причмокивает и сахар колотый своими последними зубами грызет. Как это услышу, — целую ночь потом уснуть не могу.
— А ты говоришь — мало звуков!
— Да нет, их много, очень много, я знаю! Но только у меня их очень мало, чтобы все чувства выразить! Фонотека — коллекция звуков — очень маленькая. Как ни прошу начальника увеличить, — ни в какую! «Хватит, — говорит, — а то оглохнешь. Все, — говорит, — у тебя есть. Звук гудка есть, шум леса есть». Как ему объяснить, что мне разные шумы леса нужны! Скажем, одно дело, когда в лесу дети гуляют, а другое, — когда через него преступник пробирается. В первом случае лес должен лепетать, а во втором — реветь, как медведь! Звук — он сразу обстановку создает! А у нас всегда одно и то же: если сцена в лесу, — идешь в фонотеку, берешь запись «шум леса» и слушаешь, как листья шелестят — спокойно, ровно, безо всякого выражения. И получается — нуль, никакой пользы! А ведь звук — это такая сила! Вот, скажем, стоит человек, вроде бы спокойный. И вдруг где-то птица засвистит — тонко, пронзительно. И зритель понимает, что не в птице дело, а на душе у этого человека пронзительно так и остро! Эх, дали б мне развернуться!
— А кстати, — сказал Сергей Иванович, — пойдем послушаем звук к нашему спектаклю «Гость».
— Нет, так не пойдет, — на ходу горячился Гриша, словно продолжая свой спор с начальником, — нет, так не пойдет! Вызывает он меня сегодня и говорит:
— Почему у тебя в спектакле «Воспоминания» на экране видно море, а шума прибоя не слышно? А вместо этого слышна какая-то песня.
— Не какая-то, — говорю, — а та самая, которую на этом месте герою пела сестра его, когда он был молодой. «Воспоминания», понимаете?
— Нет, — говорит, — не понимаю! Раз вижу море, — то хочу и слышать море! Запомни, — говорит, — правило: что вижу, то и слышу!
— Это, — говорю, не правило, это ерунда! Если я на экране что-то вижу, — так зачем мне то же самое еще и слышать? Если не дурак, — и так догадаюсь, что действие на море происходит. Человеку, слава богу, дано два канала для познания мира — зрительный и звуковой. Зачем же по обоим каналам одно и то же ему передавать? Зачем здесь шум моря давать, если сейчас песня важнее? Звук должен не повторять изображение, а дополнять! Это же любой понимает. Вот ты, мальчик, понимаешь?