Вот прошел Суслин, лучший оператор в мире.
И хромой художник в очках, с палкой в руках.
Энергичный, бегущий Коровин, начальник кино.
Подтянутый и нарядный Луцкий, король магнитофона.
Вспотевший Плужник.
Вот пронесся Баш, мастер спорта и драки на экране.
Показался звукорежиссер Гриша.
И хранитель времени Кураев.
И задумчивая Зоя, не заметившая меня.
Разгоряченный Калустьян на ходу надевал свой берет, точно такой же, какой сдуло у него в Неву.
Последним вышел Сергей Иванович.
Каждый раз, когда я подходил к студии, я раньше всего видел высокую решетчатую башню.
Она была такой высокой, что часто ее верхняя половина уходила в туман, в облака. Когда погода была ясная, можно было разглядеть ее всю, до самого верха, и даже большую красно-белую клетчатую трубу у нее внутри.
Но особенно она мне нравилась по вечерам, когда она светила в темноте, вроде как высокая елка с фонариками.
Мне очень правилось голубое свечение, которое почему-то вокруг нее получалось, и красные гирлянды ламп, которые повторялись на ней через равные промежутки высоты.
Как я понял, эти гирлянды обозначают этажи, может, при их свете отдыхают те, кто поднимается на самый верх башни.
И конечно, я понимал, что все эти лампочки не для красоты или не только для красоты, а еще для того, чтобы на башню в темноте не налетел какой-нибудь жук или самолет.
Я знал, что от этой башни на город идут телевизионные волны. Когда мы с ребятами забирались на крышу нашего дома, я видел, что на всех крышах все телеантенны, похожие на большое Т, повернуты своей широкой стороной к этой башне, чтобы поймать больше этих самых волн.
Но какие они, эти волны, я не знал и никогда не видел.
И сейчас, когда мы шли по улице с Сергеем Ивановичем, я спросил его про эти волны.
— О, — сказал Сергей Иванович, — это радиоволны. Они всегда бушуют вокруг нас, только мы их не чувствуем. Их только железо чувствует.
— Да? Вот уж не знал, что железо чувствительнее нас!
— Да, — сказал Сергей Иванович, — к радиоволнам чувствительнее. От них внутри железа происходит волнение и все сразу начинает двигаться.
А мы ходим среди этих волн, ну прямо в океане этих волн, и хоть бы что. Ничего не чувствуем. Правда, встречаются изредка такие странные люди, которые эти самые волны как-то ощущают. Как — непонятно. Пока что считается, что в организме человека нет никаких устройств для приема радиоволн. Но есть люди, которые сразу чувствуют, когда радиостанция рядом начинает работать. Какое-то беспокойство ощущают.
Жила даже одна неграмотная старушка, у которой все время какой-то «внутренний голос» говорил. Когда ее порасспросили, оказалось, что «внутренний голос» ее то же самое говорит, что местная радиостанция.
Старушку сразу в Москву, изучать стали и выяснили, что железная пломба на ее зубе работает как приемная антенна, а окись на пломбе служит детекторным приемником. И это у безграмотной старушки, которая даже считать не умела.
Вообще удобно, только никак не выключить, если надоест.
Вот какие чудеса бывают!
Но это редко. А в основном мы сами по себе не можем слышать радиоволн. Они обязательно должны сначала в железо попасть, потом усилиться и в специальных устройствах — приемниках и телевизорах — превратиться в звуковые и зрительные волны, только тогда мы их и можем воспринимать.
— Но все же, — спросил я, — какие хоть они из себя?
— Увидеть их нельзя, — сказал Сергей Иванович, — и представить их тоже трудно. Но только жить без них было бы намного скучней. Они все самое важное передают, что на свете происходит. Самые сильные чувства и самые острые мысли.
Вот представь — перед тобой дом. И на втором этаже окно. И там, ты знаешь, происходит очень важное для всех. Ты зовешь своих друзей, они трое встают друг на друга, ты влезаешь на них и смотришь в это самое окно. И видишь там что-то прекрасное, скажем, необыкновенную картину какого-то художника, или, напротив, что-то страшное, скажем, преступление.
От страха или восторга тебя охватывает дрожь, она передается твоему другу, у которого ты стоишь на плечах, от него второму, а от второго тому, который стоит уже на земле, и тот по этой дрожи, охватившей и его, вдруг ясно представляет картину, которая так взволновала тебя.