Пробки в мегаполисе в час пик — ад кромешный, ответственно это заявляю. Двигаться со скоростью глубоко-беременной черепахи, дыша при этом выхлопными газами, и слушать бесконечные гудки —
удовольствие ниже среднего. Метро в час пик тоже далеко от рая, но времени на поездку тратится в разы меньше, что является несомненным плюсом ко всем бесконечным минусам этой безумной давки. Вот я и повадился ездить на работу на общественном транспорте. Теперь ежедневные «22 минуты под землёй» стали обычным делом, а личный транспорт терпеливо ждал меня в гараже. Своей машиной — огромным и внушительным Dodge RAM, я пользовался лишь для загородных поездок, которые мы с друзьями устраивали достаточно часто, так что мой монстр без дела не простаивал.
В метро мне никогда не было слишком скучно, или слишком тесно, хоть и прозвучит это удивительно для многих. Но при моих без пары сантиметров двух метрах роста и ста с лишком килограмм мышц, плюсом к которым шла свирепая небритая рожа и наглый взгляд светло-карих глаз, это не казалось странным. Вокруг меня всегда образовывался почтительный кружок из спин, который меня почему-то очень веселил, лицом ко мне редко кто становился… до некоторых пор.
…Я, как всегда, устроился в конце вагона, распугал окружающих кровожадным выражением на морде и вперился взглядом в темное стекло, когда меня сначала толкнули в бок чем-то острым, затем заехали по спине необъятным рюкзаком, а потом ещё и оттоптали ногу.
Он был как воробышек — мелкий, нахохленный, в смешной шапке с помпоном, в тонкой курточке и с огромным, казавшимся больше самого владельца, рюкзаком. Мальчишка лет пятнадцати, максимум шестнадцати. Из-под шапки торчали светло-рыжие кудряшки, и на мир любопытно смотрели голубые глазюки. Тонкий да звонкий.
— Извините, — покаялся мальчишка, но отодвинуться не попытался, оставаясь рядом. Я буркнул в ответ что-то невнятное, типа простил (в самом деле, не гнать же его!), и снова уставился в окно. Стоять на месте спокойно он видимо не умел, посему сопел, вертелся, мучил телефон, постоянно оглядывался по сторонам и попутно, типа незаметно, оглядывал меня. Хотелось встряхнуть его, чтобы угомонился, и в то же время успокоить, чтобы не косился на меня испуганно. Улыбнуться ему, что ли? Хотя, наверное, лучше не надо. Друзья часто говорили мне, что моя улыбка больше напоминает оскал…
Оказалось, что и выходить нам предстояло на одной и той же станции, но мальчонка начал пробираться к дверям заранее. Он едва протискивался меж людской массы, толкаясь острыми локтями и смущенно улыбаясь потревоженным пассажирам. Посмотрев на его мытарства, я прихватил сверху за ручку его рюкзак и вышел вместе с ним, буквально вынося парня из вагона. Вместе с рюкзаком он весил как котенок, и мне показалось, что большая часть веса набиралась только благодаря баулу за плечами.
— Спасибо, — улыбнулся он мне; одёрнул куртку, поправил шапку и помчался к эскалаторам, моментально теряясь в толпе.
— Да не за что, — ответил я в пустоту.
***
Пару дней я его не видел, а на третий он, вроде уже привычно, втиснулся в мой кружок.
— Здрасьте, а можно я с вами поеду? — он смущенно посмотрел на меня.
Я лишь кивнул в ответ, не собираясь отгонять его от себя. С меня же не убудет?! Так мы ездили недели две — он садился через три станции после меня, в привычный предпоследний вагон, а на нашей остановке я каждый раз практически выносил его из переполненного метро.
***
— Антон, — в один из дней он вдруг протянул мне руку, — для друзей Тоша.
— Михаил, — я пожал тонкую, почти девичью кисть с длинными пальцами и посмотрел в глаза, — можно Миша.
Вот и познакомились, хех. С каждым днем я влипал в него все дальше и больше, чувствуя себя при этом извращенцем-педофилом. Пренеприятное ощущение, должен признать. Но он был таким! Эти его глаза, похожие цветом на васильки в обрамлении темно-рыжих ресниц, носик вздернутый, светлая чистая кожа без веснушек, и родинка над верхней губой, что сводила меня с ума. Его безумно хотелось забрать себе… присвоить, чтобы никто даже не вздумал посягнуть. Воображение подкидывало развратные картинки с его участием: он, раскинувшийся обнаженным в моей постели; он, прикрывающий свои невероятно синие глаза в экстазе; он, дразняще выгнувшийся; он, с моим членом во рту. Иногда становилось стыдно за самого себя, но со своими мечтами я ничего поделать не мог, а совесть успокаивал тем, что наяву я бы ни за что и никогда не протянул бы свои похотливые ручонки к нему. Вот если бы ему было хотя бы восемнадцать…
Постепенно и как-то незаметно мы начали общаться. Вернее, Антошка всегда первым заводил разговор: о музыке, буквально впихивая мне наушник в ухо, и перебирая длинными пальцами плей-лист на своем телефоне, о фильмах, о книгах (стыдно признаться, но я как-то совсем не следил за книжными новинками, а Антон так вкусно рекламировал своих любимых авторов, что я невольно втянулся и начал читать то, что он мне советовал). Я мог бы поклясться, что он гораздо старше, если бы не его вид невинного одуванчика. Незаметно подобрался май, куртки и шапки сменились на рубашки и кофты. Мой Антошка ежедневно «радовал» взгляд футболками со смешными надписями и безумными бейсболками, украшенными черепами/шипами/стразами и прочей мишурой, все больше утверждая меня в мысли о его несерьезном возрасте. А вот его джинсы вводили меня в искушение — узкие, выгодно подчеркивающие маленькую ладную жопку, буквально напрашивающуюся обхватить ее ладонями. Кроме пробуждения похабных мыслей во время поездки, этот мелкий засранец начал мне ещё и сниться. Чёрт!!! Что же он вытворял в этих снах! Я просыпался, как подросток на пике пубертата, на мокрых от спермы простынях. Черт, черт, черт, и еще раз черт!
— Миша, а ты где работаешь? — спросил меня как-то Антон.
— Я не работаю. У меня паб, «Гиннес» называется. Вот дорастёшь до совершеннолетия, в тот же день жду тебя в гости.
Своим пабом я гордился по праву. Единственное в нашем городе заведение, выдержанное в истинно английском стиле. Это вам не простая пивнушка, это дорогое место с великолепным настоящим пивом почти двадцати сортов и хорошей кухней.
Мальчишка как-то странно оглядел меня и поинтересовался:
— Вот скажи, как ты думаешь, сколько мне лет?
— Пятна… Шестнад… — сбился я, наткнувшись на скептически выгнутую рыжую бровку. — Неужели семнадцать?!
— Двадцать, Миша. И мне уже всё можно, — с каким-то намёком протянул он.
— И что же тебе можно? — я закинул удочку, боясь ошибиться и принять дружеское подтрунивание за флирт.