Однако в тот момент, когда я направлялся в горы, гималайские государства после многих десятилетий мирной жизни вновь начинали играть жизненно важную роль в восточной политике Запада. Укрывшись в задней секции корпуса джипа, я ехал в городок у подножия Гималаев, находившийся в самом эпицентре противоречий.
После бесконечного петляния и подъема на крутую возвышенность под шум мотора и скрежет покрышек мы, наконец, достигли окраины Калимпонга. Дорога шла между густыми живыми изгородями, окаймлявшими пышные зеленые сады, окружавшие элегантные виллы англичан, бежавших с равнины от жары. Однако теперь на пути мы то и дело встречали жалких мужчин, женщин и детей в просторных красных накидках из густой шерсти. Некоторые из них сидели на обочине дороги, другие установили допотопные бело-голубые матерчатые палатки на окружающих террасированных полях. Когда мы проезжали мимо пони с вычурными седлами и большими позвякивающими колокольцами, они шарахались от джипа.
С горных перевалов, располагавшихся прямо над городком, уже стекался первый поток тибетских беженцев, совсем непохожих на тех, которых Европа видывала за последние четыре столетия. Эти люди, потоком стремившиеся попасть в Калимпонг, не только покидали свои родные дома, но и попадали в такой чуждый им мир, что нередко можно было видеть, как они чуть ли не кланялись легковым и грузовым автомашинам, когда впервые в жизни вступали на асфальтированную дорогу и их перегоняли эти гигантские механические чудовища.
Эти люди были выходцами из такой загадочной страны, что зарубежные читатели, знакомившиеся с ними по сведениям, публиковавшимся в печати, считали все это выдумкой.
Но реальность была весьма мрачной. Калимпонг, долгое время бывший отправным пунктом для караванов, направлявшихся из Индии в Тибет, был переполнен жалкими страдающими и испуганными последователями Далай Ламы. С каждой очередной группой беженцев приходили ужасающие сообщения об агрессии и стычках, а в тибетском языке даже не было необходимых терминов для описания современного оружия, которое несло смерть убегающим из Тибета людям.
Улицы городка и, в особенности, большой тибетский базар полнились слухами. Там замышлялись всяческие интриги, и кипела разнообразная деятельность. Среди беженцев были и солдаты, и тибетские военачальники, бежавшие вместе со слугами и свитой. В толпе тибетцев сновали газетчики и, — во всяком случае, об этом ходили слухи, — шпионы в поисках информации и подробностей об интервенции коммунистического Китая в их страну. Индийское правительство с подозрением относилось ко всем иностранцам.
Греческого принца Петра, выдающегося антрополога, для которого Калимпонг был вторым домом, незадолго до того попросили покинуть страну из-за его сочувствия Тибету. Из Калимпонга также выслали несколько британских журналистов.
К моему глубокому разочарованию Джигме Дорджи уехал в свой родной Бутан. В первые дни моего пребывания в Калимпонге мне пришлось поселиться в отеле Гималаи, который оказался центром всей этой оживленной деятельности. Его управляющей была веселая полушотландка и полутибетка Анни Перри. В отеле размещались самые странные гости, начиная от высоких тибетских чиновников и кончая греческим философом, а также британские чайные плантаторы и гражданские служащие из Индии. Все эти гости группировались вокруг пожилого Дэвида Макдональда, отца г-жи Перри и в течение долгого времени британского торгового агента в Тибете. Г-н Макдональд, эксперт по Тибету, объяснял суть кризиса гостям, когда они не отвлекались на кутежи, во время которых тибетский язык использовался так же широко, как и английский.
Вскоре после моего приезда распространился слух об успешном бегстве Далай Ламы из Лхасы и его прибытии в Индию. Это известие с радостью было встречено тибетцами; это стало некоторым прорывом в обычно трагическом потоке информации, доходившей до базара. Однако теперь возникли опасения, что китайцы могут ворваться в Сикким и Бутан.
Ясно и очевидно было лишь следующее: все мои хорошо отработанные планы нарушались и, несмотря на то, что мне составила компанию очаровательная Тесла Дорджи, супруга тибетского происхождения бутанского премьер-министра Джигме Дорджи, почти не оставалось надежды когда-либо попасть на родину ее супруга.
Через две недели после моего приезда в Калимпонг, когда я размышлял о том, что надо предпринять, ко мне пришла г-жа Перри.
— Воспользуйтесь моим советом, — начала она. — Я знаю этих людей. У вас теперь не остается ни малейшего шанса попасть в Бутан. Так почему бы вам не поехать в Непал?
В качестве альтернативного проекта я уже рассматривал такую возможность, но мне было также известно, что получение разрешения на организацию экспедиции в это королевство само по себе требовало чрезвычайно длительного времени. Для того чтобы выехать из непальской столицы Катманду в горы, потребовались бы многие месяцы, если не годы. А, кроме того, как я заметил в беседе с г-жой Перри, у меня имеются все необходимые бумаги для въезда в Бутан, в то время как в Непале я не знаю ни души.
— Пусть это вас не волнует, — сказала она. — Поезжайте к Борису. Только он может помочь вам. Для него нет ничего невозможного, а, кроме того, он мой старый друг. У него в Катманду отель и он живет там уже много лет. Воспользуйтесь моим советом и поезжайте к нему. Просто поезжайте к нему.
В тот же вечер я получил от гостей отеля дополнительную информацию о загадочном Борисе Лисаневиче. Я выяснил, что отель, владельцем которого был Борис, является единственным заслуживающим внимания отелем во всей изолированной от внешнего мира долине Катманду. Оборудование для его ванных комнат доставили на спинах носильщиков, а сам отель, размещенный в королевском дворце, выглядит как роскошный отель Ритц, перенесенный каким-то джинном в примитивный Непал.
Мало того, оказалось, что слава Бориса превосходит славу этого отеля, поскольку, как мне пояснили, прежде он был артистом балета и другом таких гениев, как знаменитый импресарио Сергей Дягилев и великий хореограф Баланчин. Мне также рассказали, что в Англии Борис блистал в балете вместе со знаменитой в высшем обществе актрисой Дианой Мэннерс (элегантной леди Даф Купер) до того, как стал одним из самых известных в Индии охотников на крупную дичь. По существу, одно упоминание его имени приводило к тому, что кто-то из присутствующих вспоминал какой-нибудь еще более невероятный случай, связанный с ним. Вспоминали о так называемом антропологическом изыскании в Голливуде, проведенном Борисом и тремя мультимиллионерами-магараджами, и об основании Борисом самого знаменитого элитарного клуба в Калькутте — Клуба-300. Мне дали понять, что Борису отведено почетное место в популярном романе Хан Сюин «The Mountain is Young».[1]
В общем он выглядел каким-то удивительным божеством, достойным того, чтобы занять место среди тантрических небожителей. К моему удивлению, и тибетская принцесса, и чайный плантатор, и все присутствующие согласились в том, что Борис — самый необыкновенный человек, которого они когда-либо встречали.
После долгих размышлений я решил, что, в конце концов, может быть, этот Борис сможет помочь мне и что в данной ситуации мне следует направить стопы в Непал и выполнить свои антропологические изыскания именно там. Ужасно заинтригованный загадочной фигурой Бориса, я принял решение ехать в Непал.
Спустя месяц после моего приезда в Калимпонг в одно прохладное туманное утро я выехал на джипе в Дарджилинг, чтобы возвратиться в Калькутту, откуда мог вылететь в Катманду самолетом. Калимпонг был тих, т. к. жители еще спали глубоким сном, когда я проехал через долину Тиста мимо чайных плантаций и через густые джунгли. До завоевания Индией независимости Дарджилинг, расположенный на высоте 2,5 км над уровнем моря, использовался правительством штата Бенгалия в качестве летней резиденции.
Здесь англичане, проживавшие в Калькутте, стремились избежать летней жары и муссонной влажности, характерных для равнинной местности.
В результате когда-то маленькая деревушка Дарджилинг с тибетским населением превратилась в большой процветающий курортный городок, славящийся санаториями и, в особенности, школами. Как ни странно, высочайшая репутация этих школ распространилась через Калимпонг по всему Тибету и Центральной Азии. В частности, в одной из школ, учрежденных иезуитской миссией, учились такие люди, как брат Далай Ламы, сын короля Непала и дети бутанских и тибетских вельмож.