А путь со станции и впрямь нелегкий. По едва пробитой, переметенной сугробами тропе, через высоченный снежный перевал, где жесткий северо-западный ветер дует в лицо, как из невидимой трубы. Последние часы Уона брел в полной темноте, один сквозь тайгу, лишь с палкой и коробком спичек в кармане. Но крещеный в России Серафимом, корейский богатырь Пак Уона был человеком слова. Раз ему доверили, а он обещал — «хоть в десять ночей», но должен выполнить. Ничто не могло остановить этого скромного, глубоко порядочного человека, обладавшего необыкновенной физической силой. И теперь от сознания доставленной радости он весь светился добрым круглым лицом, не торопясь выставляя из бездонного мешка присланные рождественские подарки. И не только бедные крестьяне затерянной в горах фанзушки, но и мы ахнули от удивления!
Одна за другой, тускло мерцая в полумраке прокопченной кухни, выстроились бутылки бренди, коробка красных с золотом плиток шведского шоколада, булки свежего хлеба и ящик с сотней слегка подмерзших в пути мандаринов…
На Новый год в тайге остались трое охотников: брат Арсений, Валентин Вальков и я. В канун праздника Валентин на охоту не выходил, ему были поручены хозяйственные дела. Отличный кулинар нажарил из филе годовалого кабана груду сочных отбивных, отварил языки, сердце. Сходил в лес за елочкой. Теперь несколько сдвинутых вместе низких столиков были накрыты белой бумагой, а на них расставлены блюда со всеми сортами мясного и хозяйскими национальными салатами. В больших чашках парящий, прямо из котла, рис. Между блюдами красовались доставленные Серафимом бутылки.
В углу стояла трогательная, без единого украшения, елочка.
Без пяти двенадцать все взрослое мужское население сидело на теплом полу за импровизированным банкетным столом. Женщины и дети устроились рядом на кухне. Подобной встречи Нового года никто из участников не знал, вероятно, ни до, ни после…
А главный виновник торжества в это время уже катил экспрессом к южной оконечности страны, пересекал пароходом Корейский пролив и мчался в Токио. Ради того, чтобы доставить другую радость: поздравить по телефону Токио — Стокгольм свою семью. Услышать за многие тысячи километров по проложенному на дне океанов кабелю голоса жены и трех маленьких дочек.
Член Шведского королевского географического общества, путешественник и писатель Стен Бергман совершал уже третью экспедицию на Дальний Восток. В двадцатые годы совсем юными молодоженами они с женой около трех лет провели на Камчатке. На оленях, собаках и пешком исследовали вдоль и поперек огромный полуостров. Потом дети привязали жену к дому, и следующей явилась его двухгодичная экспедиция на Курильские острова.
А теперь — в Корею. Приехав, он арендовал в нашем курортном местечке Новина уютную дачу «Зорьку», создал там базу, с помощником шведом и маленьким веселым японцем Ямамото исколесил почти весь север страны. Собирал коллекции птиц, шкуры и черепа зверей, предметы старины и первобытные орудия труда, национальную одежду корейцев и домашнюю утварь. Много фотографировал, писал.
Однако в программу его зоологических изысканий входило добыть выдающийся экземпляр дальневосточного секача-кабана для Стокгольмского музея и понаблюдать жизнь вепрей в их родной стихии. Как страстный охотник, он мечтал побродить за ними сам и договорился приехать в Симподон, куда мы отправились раньше.
Бергман прибыл в назначенный срок, мы познакомились ближе и быстро подружились. Среднего роста, темный шатен с ласковым прищуром карих глаз — что-то лапландское, от героев Кнута Гамсуна, было в его внешности; подвижный и энергичный, отзывчивый и мягкий, он как-то сразу располагал к себе ненаигранным благородством и культурой. Помочь добыть нужный экспонат и поучить охоте на кабанов попросил меня.
Утро первого выхода было на редкость холодным и ветреным. Прикрывая рукавицей лицо от жестких порывов ветра, я шагал впереди. За мной по узкой тропе в белом маскхалате с маузером за плечами шел Бергман; сзади — несший фотоаппарат и рюкзак кореец.
Я заметил подозрительную полосу: совсем сглаженный поземкой след табуна кабанов пересек наш путь. Пройдя по нему взад и вперед, приглядевшись к едва уловимым приметам, установил направление и то, что чуть заметный след вовсе не давний, а ночной. По тому, как спутники глядели на мое «колдовство», сомнение их было очевидным, однако спорить они не стали и послушно свернули с набитой тропы в глубокий снег.
Преследовать идущий ходом табун диких свиней нелегко. У них по четыре крепких тренированных ноги с цепкими копытами, и они не выбирают дороги. Бегут километры и километры, то вверх, то вниз, а еще хуже — крутыми косогорами, где человек, не имея этих спасительных копыт, беспрерывно скользит, срывается, падает и больно сбивает ноги. А кабаны идут и идут сквозь чащу кустарников и колючей аралии, под поваленные деревья, через них — прут напролом туда, куда ведет инстинкт старой чушки-вожака.