Через два часа был на таборе. Шин и Вальков уже позавтракали и легли спать. Пак возился по хозяйству. Я рассказал о своей находке, мы взяли топор, пилу и отправились к разрушенному поселку. Из остатков сохранившихся досок быстро соорудили низенький двухскатный шалаш на одного человека. После наступления темноты я мог там спать до утренней зари, спастись от дождя.
Закончив работу, закурили, — Пак долго осматривался.
— Хорошее место. Кто-нибудь непременно придет на солонец вечером или утром. Я буду слушать: выстрел должен донестись к нам по долине. Сейчас пойду, чтобы запах успел выветриться до вечера. Сонзями, мани чабусио! (Учитель, много убивайте!) — Он собрал инструмент и скрылся за кустами, спускаясь по размытой тропинке.
Наступил вечер. Прекрасный ясный вечер с розовыми облаками на западе, сквозь которые багровый диск солнца опускался за щетинистый горизонт далеких гор. Я сидел в трех шагах от входа в спрятанный в кустах балаганчик, у высокого пня, на который облокотил хорошо пристрелянный маузер.
Как всегда на закате, начал злобствовать гнус. Комары и мошка огнем жгли руки и лицо, патентованное зеленое мыльце помогало не надолго. Опустить накомарник я не решался — видимость и без того становилась все хуже. В засаде резких движений делать нельзя; мысленно шепча проклятия, я давил комаров вежливо и деликатно, однако через несколько минут ладони стали липкими от собственной крови.
Наконец выносить пытку стало невмоготу, я спрятался за пень, накинул накомарник на затылок и шею. Сжал зубы: «Терпи, скоро наступит ночь, можно будет скрыться в балагане до утренней зари…»
Хорошо, что мысли и мошка не мешают слушать. Далеко внизу ухо уловило какой-то звук: то ли переломилась ветка, то ли под чьей-то ногой чавкнуло болото. Я осторожно выставил голову и… увидел ЕГО!
Огромный рыжий бык уверенно шагал через болото, направляясь к одному из проломов в старой стене. Он был еще метрах в двухстах, но шел прямо, как по шнуру, не оглядываясь по сторонам. Над ушами едва различимы невысокие темные панты.
Воодушевленная моим внезапным равнодушием, мошка с остервенением впилась в уши, шею, лоб. Я чувствовал ее прикосновение, но боли уже не ощущал. Берег только глаза, они теперь были нужнее всего.
Тихо потянулся и взял в руки маузер: «Не подведи!» Я предусмотрительно с вечера подкрасил белой эмалевой краской мушку винтовки, это сейчас очень пригодилось. Бык проходил мимо моего поста, внизу, метрах в полуторастах. Я свистнул. Он остановился и прислушался. С темно-зеленого фона сумеречного болота беленькая мушка маузера переползла на рыжебурый бок изюбра. Трах! — еле заметный язычок пламени, как из пасти змеи, на мгновение выплеснулся из кончика ствола, слегка ослепив. Бук! — явственно для тренированного уха донесся звук удара пули в бок животного. Бык дрогнул, но продолжал стоять, чуть шире расставив ноги и слегка пригнув голову. Вторая пуля нашла точку левее, ближе к лопатке. Он подпрыгнул, сделал несколько больших скачков, описывая дугу слева направо, и рухнул на правый бок. Я вскочил на ноги, схватил лежавшие в стороне веревку, сетчатый рюкзак и прямо сквозь кусты ринулся с горы.
Оказывается, немного поторопился. Сзади первого в зарослях речушки стоял второй. Вероятно, еще немного, и он тоже вышел бы на поле. Сейчас он издал глухой низкий лай — «боу-боу-боу!» — стали слышны его удаляющиеся прыжки. Но это не так уж огорчило. Я кубарем скатился с горки к рыжему пятну, замершему среди высоких кочек.
Приподнял огромную рыжую голову и с минуту любовался сочными драгоценными пантами. Розовато-серые, покрытые нежным пухом, они грели ладони и учащенно бившееся сердце… Вот они, панты, у меня в руках!
Широкий и острый, как бритва, охотничий нож делает глубокий надрез. Резкий поворот, сухой треск — и лезвие легко отделяет величественную голову… Она уже стоит на высокой кочке!
Укрывать посреди болота тушу нечем; ничего, до утра может полежать неприкрытой; вороны уже спят, лишь бы не учуял хищник. Да это и не главное. Бережно ставлю голову в раскрытую сетку, привязываю к уху, чтобы не потерять в темноте, хвост. Осторожно затягиваю сетку, выпуская мягкие панты через ячейки наружу, чтобы не терлись, продеваю в лямки руки и встаю. Ноги слегка дрожат от возбуждения, слышу, как что-то теплое катится по пояснице, но это нисколько не страшно, не противно, — сейчас и вес головы приятен.
Смотрю на часы. Часа два придется шагать в темноте, но это тоже не беда: помню невдалеке старую тропу. Сейчас волнует другое, немного, конечно, мальчишеское тщеславие: вдруг, когда дойду, все уже будут спать и никакого эффекта не получится? Только бы еще не спали… А может слышали выстрелы?..