Было одиннадцать утра. На открытой поляне солнце палило вовсю, крупные зеленые мухи уже облепили кровавые пятна, а мы всё в нерешительности стояли у края мрачного леса.
Наконец двинулись рядом, плечом к плечу. Винтовки в руках, на взводе. Слева Валентин, в центре на следу я, справа Шин. Пак с браунингом в руке позади. Лес до того густ, так переплетен лианами, что местами в нескольких шагах ничего не видно. Худшего, более неблагоприятного места трудно найти. Небо не просвечивало совсем, мы вступили в сырой полумрак. Ноги путались в зарослях хвоща и папоротника, цеплялись за валежник, в глаза лезла мошка, лица залепляла паутина…
«Внезапным прыжком это чудовище может сразу смять всю нашу кучку. Мы просто не успеем развернуться в такой чаще…» Такие мысли волновали меня, и, вероятно, так думали все. Но шли молча, шаг за шагом пробираясь сквозь подлесок, кусты и лианы. То опускались к земле, стараясь рассмотреть подозрительную тень, то заглядывали в кусты, то просто останавливались, напряженно прислушиваясь. К чему? А вдруг он выдаст себя шорохом, готовясь к прыжку?.. Но главное — все твердо верили друг в друга и знали: как бы ни сложилась встреча, никто не побежит, не бросит в беде.
Двести шагов мы шли полчаса.
— Вон он! — выдохнул Валентин. Он заметил зверя первым. У нас перед глазами свисала разлапистая темная ветка ели. Невысокий Валентин не нагибаясь мог смотреть под нее.
— Где? Бей! Стреляй! — просипели мы в два голоса. Пак молча замер позади.
В последний момент, нагнувшись по направлению поднятой к плечу винтовки Валентина, я различил в зелени рыжий контур, и в этот момент треснул выстрел. Мы с Шином держали пальцы на спуске, но стрелять не пришлось, зверь не шелохнулся. Не опуская ружей, подошли вплотную. Пуля Валентина прострелила могучую шею, развернув небольшое выходное отверстие, но кровь не появилась, ранка была бледной: тигр уже окоченел…
Здесь он сделал свой последний прыжок и рухнул, подогнув к широкой груди громадную голову и передние лапы. И так оставался лежать до нашего прихода. Тонкая пуля шиновской арисаки прошила навылет смертельно.
Мы повидали немало тигров на своем веку, но подобного не встречали никогда. Старый могучий самец предельных размеров. Вчетвером свободно рассевшись, как на диване, на широченной спине, мы благоговейно поглаживали чудесный мех на голове, боках и мощных колоннах-лапах; мех был летний, короткий, но отлично пролинявший, яркий и лоснящийся. На оранжевом фоне широкого лба, словно выведенный кистью искусного каллиграфа, красовался черный иероглиф «Ван» — князь, владыка. Седые усы поражали длиной и толщиной каждого отдельного волоса. Огромные, конической формы клыки вызывали невольный трепет…
Пак был направлен в поселок за носильщиками. Он вернул мне пистолет и, сияя, с одной палкой в руках бодро зашагал через лес, счастливый и гордый, так никогда и не узнав, что сжимал в руках незаряженное оружие. Куда делись недавние страхи? Глядя на него, можно было подумать, что сегодня уничтожены все опасные звери Маньчжурии…
Освежеванного тигра выносили вдевятером. Мне досталась необезжиренная шкура, которая показалась свинцовой, на пути к палатке пришлось не раз отдыхать. Взвесить груз целиком не удалось, однако, по общему подсчету, он тянул не менее 350 килограммов. Но что удивительно — розовое жирное мясо хищника оказалось на редкость вкусным. Мы натопили несколько литров янтарного жира, на котором жарили лепешки. А мясо, законсервированное начальником лесоучастка по-японски, со специями, было просто превосходным!
Расстелив шкуру посреди чисто выметенного двора, японец скрупулезно измерил ее длину от носа до хвоста. Вышло одиннадцать с половиной футов — более чем три и три четверти метра!
Очищенные кости, почти по цене пантов, взяли китайские аптекари; шкура украсила роскошную гостиную семейства Бринер в Харбине. А огромный череп с желтоватыми клыками — с большой палец каждый — Шин подарил другу юности — моему отцу. В его богатой коллекции рогов, клыков и черепов этот занял самое почетное место.
Секачиха
За тонкой стенкой брезентовой палатки монотонно ворчала морозная ночь. Тайга шелестела неопавшим листом орешника, ветер скрипел поврежденным деревом, гудел в вершинах сухостоя. Но в железной печурке мирно потрескивали дрова, и было так тепло, что охотники отдыхали в рубашках. При желтоватом свете надетой на прутик свечи обветренные небритые лица казались бронзовыми, а шеи неправдоподобно белыми.