Сперва мы продвигались по леднику. Идти становилось все труднее и опасней. Потом поднялись по склону, который находился под тем роковым кулуаром. Здесь мы должны их найти. Природа сжалилась над нами — на какое-то время воцарилась такая тишина, что, казалось, муха пролетит — услышишь. Ни лавина, ни камнепад — ничто не мешало искать. Вскоре мы набрели на шеклтон, затем увидели рюкзак и наконец — их владельцев. Распознать, отличить их друг от друга было невозможно. Нам двоим не под силу было дотащить их до лагеря. Мы подняли их на плато и похоронили там в снегу. Уже потом показался Отар Хазарадзе, он шел нам на подмогу. Мы были уже при последнем издыхании.
...В базовом лагере, который находился на 4200 метрах, мы собрали всех и объяснили положение. Было решено спустить погибших на землю. У меня уже горели глаза, я очень плохо видел, но все равно я не мог не подняться за ребятами. Джокиа воспротивился — хватит с тебя, сказал он, хватит. Но я не стал егo слушать. Решено было в течение пяти дней спустить погибших. Мы управились с этим нелегким делом в один день. Мы перенесли их по ледопаду, потом перешли гребень, где пришлось преодолеть крутой, почти отвесный подъем. Но зато это был наикратчайший путь... Наикратчайший путь к месту вечного упокоения.
Да, с богатыми дарами выпроводил нас коварный Тянь-Шань! Коварный и жестокий, как Шах-Аббас,— еще и заложника оставил — Илико Габлиани... Илико Габлиани — самого высокого человека на земле.
— Жахбуган наго, жахбуган...[25] — кричали мне товарищи.
В эти минуты я был от них шагах в двадцати—тридцати самое меньшее. А это означало, что, сорвавшись, не дай бог, я буду лететь как минимум сорок метров в воздухе. Могли ли пять человек, которые сами еле держались на веревке, закрепленной трехсантиметровыми крючьями, вбитыми в отвесную каменную стену, удержать еще одного, шестого, летящего с высоты! Жизнь этих пяти и без того висела на волоске. «Ни один из нас не спасется, чтоб хотя бы весть принести людям»,— в который уже раз пронеслось в голове. Я сделал еще одно усилие и подтянулся. Повис на одной руке, другую протянул кверху, ощупал, и вдруг средний палец попал в невидимую мне щель и зацепился, точно крючок. Палец сперва окостенел, потом согнулся, напрягся и намертво впился в камень. Я сразу почувствовал облегчение в правой руке. И тело словно бы стало легче, оно не так тянуло меня вниз; кровь, застилавшая глаза, отхлынула.
Теперь должна была действовать левая рука. Надо снова искать «фонтанчики». Есть! Еще один. Пальцы тотчас вцепились в край щели. Дальше дело пошло. Чем выше, тем больше неровностей. Вскоре я миновал опасное место. Безмолвное ликование захлестнуло меня. Из-за клочьев тумана временами проступали, контуры нашей вершины. Оставался самый безопасный и легкий участок пути. Тридцатиградусный уклон, который мы свободно пройдем в кошках. Во всяком случае, шлямбуры нам не понадобятся!..
— Эге-э-эй! — закричал я во всю глотку. Это был клич победителя.
— Эге-эй! — тотчас отозвались снизу.
Но что это? Отчего так потемнел снег, словно его посыпали золой?..
«В горах темнеет сразу. В горах бродит хале. Хале преследует детей...» Боже, как давно это было! До воспоминаний ли сейчас? Страха не было, а уж тем более страха перед хале и духами, но снег, отчего так потемнел снег?..
Неужели вправду наступает ночь? Неужели они не успеют устроить ночевку?..
Он поспешно вбил крюк. Пропустил веревку. Потом вбил еще запасной крюк, с трудом, и спустил веревку вниз. Сам, в ожидании товарищей, вцепившись в веревку, оглядывался по сторонам, подыскивал площадку для палатки.
Когда наконец все шестеро оказались вместе, Михаил сказал:
— Ну вот, там и поставим палатку,— и указал рукой.— Поспим сегодня по-человечески, как подобает победителям, а?
«Палатку?» — проследив за движением его руки, с удивлением подумали товарищи. Ничего похожего на площадку не было видно.
— Где ты видишь место для палатки?
— Да вон же! — снова указал он рукой.
Это был крутой щебнистый склон...
Старший говорил что-то не то. На этот раз Старший ошибался. Все молчали в недоуменном смущении и глядели на него.
Михаил сощурился и качнул головой:
— Черт, примерещилось!..
«Примерещилось... Раз уж Михаилу примерещилось...»
— Тебе необходимо отдохнуть,— проговорил Михо.— Скорее поешь и — спать. Ты переутомился.
В быстро сгущавшейся темноте разровняли площадку. Вскоре палатка была готова. Все забрались в нее. Раскрыли спальные мешки. Проглотили по куску мяса с хлебом и улеглись. Чтобы готовить ужин, нужны были силы и время, а у них не было ни того, ни другого.
Сейчас главное было — сон и отдых. Особенно нуждался в этом Михаил.
И вдруг, совершенно неожиданно для всех, в палатке зазвучало тихое пение:
Запел Михаил, но каждый из них с полным правом мог петь этот древний гимн солнцу, ведь все они находились в его владениях, куда не ступала нога человека. Быть может, именно здесь, в этих диких скалах, охотник Беткил оказал помощь роженице Дали, быть может, именно здесь, на этой скале, Дали творила суд и расправу над изменником? Может, здесь и Чорла был наказан?..
Товарищи подхватили запев, стройное многоголосие зазвучало в ночи. Постепенно набирая силу, величественная мелодия поплыла над ледниками и фирновыми полями, над гордыми исполинами Кавкасиони.
ПОБЕДА
Но спускаемся мы с покоренных вершин,
Что же делать, и боги спускались на землю.
В. Высоцкий
Восемь часов. По совету Бекну я направился на Гвалдири. Там я облюбовал раскидистый куст и удобно устроился под ним, чтобы наблюдать за вершиной.
До подачи сигнала времени немало, но я уже в нетерпении и глаз не спускаю с Ушбы. На Восточной стене мне мерещатся люди. Они копошатся, словно мурашки, и медленно продвигаются кверху. Первым идет Михаил. Вбивает крюк, пропускает веревку и спускает ее вниз, товарищам, которые попеременно — то Шалико, то Джокиа, то Михо, то Джумбер, то Гиви — принимают ее. Они все время сменяют друг друга, то один идет первым, то другой, чтобы сберечь силы для решающего момента...
Вдруг я заметил, что дорога к аэропорту заполнилась машинами. Машины въехали и на покосы. Вот один грузовик прогрохотал совсем близко от моего куста. Прогрохотал и, затормозив, остановился. Вся Местиа узнала про то, что ребята будут сигналить в девять часов. Вскоре поднялся невообразимый шум, суета. Женщины, дети, старые, молодые — все собрались здесь, и взгляды всех устремлены на Ушбу. А вершина, все еще окутанная темно-лазурными покрывалами, смутно и холодно поблескивала серебром снегов.
В какой-то момент все смолкло, и в полной тишине слышались лишь стрекот кузнечиков да журчание ручья. В воздухе стоял густой аромат скошенных трав. Звезды уже зажглись и, словно впервые созерцая мир, удивленно хлопали ресницами.
До назначенного срока оставалось минут десять, когда над Чатини вспыхнула белаяракета. Ребята не должны были находиться там, но кто об этом думал,— раздались бурные аплодисменты. И снова ожидание. Люди тихо переговаривались, высказывали предположения: на каком участке сейчас альпинисты, где загорится ракета — на середине стены, в нижней ее части или вон там вот, где она переходит в отвесный предвершинный гребень... Этот последний вариант представлялся маловероятным, потому что весь маршрут предполагалось пройти в десять дней и достигнуть за неделю предвершинного гребня казалось нереальным.
Но ровно в девять произошло невероятное: четыре белые ракеты, четыре вестницы победы, вспыхнули на самой вершине Ушбы! Не на середине стены и даже не на предвершинном гребне — на самой вершине!