Ватага молодцов набросилась на обоих в темноте, приперев обоих к стене дома. Вначале не было голосов, лишь тяжелое дыхание, шарканье подошв по булыжнику и все то же металлическое бренчанье.
У самого его плеча тоненьким, срывающимся от страха голоском скулил Шмотка.
— А ну, Шмотка, где Бригадир?
Толпа нависала над ними обоими, и слова вырывались горячим паром из стылой мглы. Как казалось распластанному по стене Джеффри, вопрос вылетел одновременно из нескольких ртов. В нем звучала глухая, затаенная, но настойчивая угроза.
— Где Бригадир? Где Бригадир?
— Там, — выговорил жалкий голосок из за плеча Ливетта. — В Паркхерсте. Уже который год!
— Враки! Ты всегда врал, Шмотка!
Удар, последовавший за этим утверждением, пришелся так близко от лица Джеффри, что того обдало ветром от взмаха руки, а самый звук удара отдался болью во всем теле. Он почувствовал, как Шмотка медленно сползает на него. Джеффри рванулся в сторону, чтобы высвободить руку и защитить голову, но в этот миг кучка неизвестных расступилась сама, когда позади них донесся стук армейских башмаков, Джеффри оттащили на несколько ярдов в сторону от лежащего на земле тела. Охваченный паникой, он кинулся прочь, громко и яростно выкрикивая проклятия в темноту. В тот же миг на него налетели и сбили с ног. Чей-то кулак втиснулся ему в рот, едва не оторвав челюсть, по уху ударило чем-то тяжелым и круглым, темнота, чернее, чем уличный мрак, навалилась на него, и он почувствовал, что проваливается.
Первой его отчетливой мыслью было, что даже для кошмарного сна как-то уж слишком, холодно, омерзительно и шумно. Ощущение, что невозможно вымолвить ни слова, было ему знакомо из сновидений, и он то и дело встряхивал головой, отчаянно болевшей, борясь, как ему казалось, со сном. Наконец он осознал, что не спит, однако реальность оказалась такой, что Джеффри усомнился, в своем ли он уме.
Он сидел, плотно втиснутый в маленькое кресло на колесиках, что-то среднее между инвалидной и детской прогулочной коляской. Руки его были притиснуты к бокам под старым макинтошем цвета хаки, застегнутым на спине, а сведенные судорогой ноги подогнуты и привязаны к нижней раме коляски. Рот заклеивала полоска лейкопластыря, отчего кожа отчаянно чесалась, а вся нижняя часть лица казалась парализованной. Вязаный подшлемник закрывал его голову, налезая на глаза. Его быстро везли по темному переулку, а вокруг ватага незнакомых людей вышагивала в такт мелодии, которую выводила губная гармоника.
Последняя подробность и заставила его вспомнить все, что с ним произошло, вплоть до полученного удара, и к нему уже вернулся рассудок настолько, чтобы не допустить ни одного резкого движения, которое бы выдало, что он пришел в сознание. Вполне удостоверившись в собственной беспомощности — он был скручен со знанием дела и опытной рукой, так что можно было лишь дышать, но не более того, — он сосредоточил все внимание на своих похитителях.
Их было человек десять-двенадцать, темных размытых силуэтов, обступивших его и закрывавших со всех сторон от взглядов прохожих, которые, впрочем, вряд ли бы разглядели в этой бурой мгле и собственную ладонь, поднесенную к самым глазам.
С низко поставленного креслица они казались Джеффри великанами, а проползающие мимо освещенные автобусы — громадными, словно океанские корабли, и столь же бесконечно далекими. Голова у него кружилась, и он все еще был занят борьбой с собственным скепсисом на предмет реальности происходящего, а тем временем шуршащие тени вокруг него постепенно преображались в странных человеческих существ — для людей с такими серьезными, как у них, увечьями они двигались как-то слишком легко и свободно. Тяжелая поступь была лишь у того, что шагал позади его коляски. Все остальные беззвучно скользили сквозь озаренный фонарями мрак, и только их одежда шелестела и шуршала над ухом у Джеффри.
Прямо перед ним двигался тот, кто возглавлял шествие. Его высокая фигура казалась непомерной оттого, что на плечах он тащил карлика, маленького человечка, чьим обычным местом, несомненно, было креслице на колесиках, занятое теперь пленником. Карлик-то и играл на губной гармонике. Джеффри было видно, как ходят ходуном его узкие плечи в экстазе вдохновения и восторга. А голову-луковицу человечка украшала шляпа самого Джеффри, которой придали форму котелка, — сдвинутая на затылок, она грозила вот-вот упасть, и карлик, то и дело прерывая игру, натягивал ее поглубже.