Я проходил мимо кузнечных мастерских и удивлялся, что нигде нет выставленного на продажу готового оружия. Впервые в жизни у меня в кармане соблазнительно звенели золотые монеты, и мне не терпелось попробовать их всесокрушающую силу.
Моё внимание привлекла железная ограда, которую я сумел разглядеть через приоткрытые двери одной мастерской. Я незаметно вошёл туда и принялся внимательно рассматривать это странное изделие. А странным было то, что на ней не было ни одного узора. Одинаково торчащие толстые железные прутья с острыми краями.
– Господин хочет что-то приобрести? – спросил меня подошедший мастер.
Это был пожилой грек с хитрым пытливым взглядом, какие бывают у осторожных людей.
– Нет, нет, – ответил я и поспешил удалиться, ибо не имел никакого желания покупать столь примитивную вещь.
Наконец, устав бродить по жаркому городу, я вернулся обратно в свои покои и проспал там до вечера. Когда совсем стемнело, дворецкий прибыл за мной, и мы направились в трапезную.
За огромным столом разместилось множество незнакомых мне людей. Трапеза только начиналась: блюда с едой были нетронуты.
Здесь я впервые в жизни увидел жареного поросёнка. Чудно было смотреть, как это диковинное животное с оттопыренными ушами, зажаренное до манящей ароматной корочки, лежало на длинном подносе. В Иерусалиме увидеть свинью даже вживую было просто невозможно. Баранина – вот основное мясо, которое шло в пищу. Маккавеи строго следили, чтобы эллинская любовь к свинине не привилась в священном для каждого иудея городе.
Я сперва осторожно попробовал неведомое мясо, но затем, почувствовав его нежный вкус, принялся уплетать за обе щеки. Оно мне так понравилось, что, казалось, ничего вкуснее я не ел. Как могли мы, жители Иерусалима, лишать себя такого аппетитного мяса, розового на вид, чрезвычайно нежного и приятного на вкус! Впоследствии я настолько пристрастился к этому блюду, что и дня не мог обойтись без свинины. Особенно мне нравилось её есть в виде копчёностей, в изготовлении которых армяне превзошли даже таких любителей свинины как греки.
Царь сидел в центре, несколько обособленно. Увидев меня, он знаком приказал устроиться рядом, по левую руку. Присутствующие принялись откровенно разглядывать: кто вопросительно, а кто – с неприкрытой завистью.
– Представляю вам своего нового лекаря, – произнёс царь, положив левую руку мне на плечо, – зовут его – Соломон по кличке Бахтеци.
Услышав это, я вопросительно посмотрел на царя, а во взглядах присутствующих засветилась недобрая зависть.
– Это тот самый Соломон, который прибыл с тобой из Иерусалима? Не то араб, не то иудей? – послышался звонкий насмешливый голос, – тогда откуда у него армянская кличка?
Я увидел человека, разодетого в разноцветную тунику, сзади которой был прицеплен собачий хвост. У него была большая голова со взъерошенными волосами и кривые ноги. Глаза были размалеваны сурьмой, что в сочетании с его огромным орлиным носом придавало лицу комичное выражение.
– Не каждому выпадает счастье иметь собачью кличку – Шанпоч, – ответил царь и расхохотался, – а ну докажи, что ты честно заслужил это имя.
Шут запрыгал на четвереньках и залаял, как настоящая псина. Хохот царя смешался со смехом присутствующих.
Шут подбежал ко мне и, по-собачьи скуля, сказал:
– О, достойный Соломон Бахтеци! Предскажи собачье счастье. В какой пустыне судьба мне подарит красивую сучку?
Хохот в трапезной усилился, и царь по-прежнему смеялся громче всех.
Из сказанного я понял, что шут был до мелочей посвящён во все подробности нашего путешествия. Я знал, что шуты многих правителей пользуются большим доверием, и этот тоже не составлял исключения.
– Не твоё собачье дело, – сказал, не то серьёзно, не то шутливо, царь, – сунь свой хвост между ног и укороти язык.
Шут всем на потеху поступил именно так.
– Что-то не получается, – ответил он и высунул язык, – то ли хвост у меня дурной, то ли язык хвоста не слушается.
Присутствующие опять разразились хохотом.
Шут подбежал ко мне и принялся разглядывать почти в упор с глупой щербатой улыбкой. Не выдержав его взгляда, я отвернулся.
– Я знаю, почему ты стесняешься, – произнёс Шанпоч громко, – тебе наш царь собственноручно сделал обрезание.
Сказав это, он начал деланно-громко смеяться, а за ним загоготали остальные. Шут вытащил кончик хвоста между ног и жестом изобразил момент обрезания. От этого хохот ещё более усилился, я же почувствовал себя неловко.