Поиграли в "оттепель", пора и меру знать.
Меру, естественно, отпущенную сверху.
Что касается той шутливой "расписки", выданной Андреем моему другу, сам Борис утверждал, и был, наверное, прав, что "расписка" ему, как книголюбу, не менее драгоценна, чем обещанный подарок. Но подарок-то он, кажется, получил. Об этом мне однажды, Бориса уже не было в живых, рассказал наш Папа - Марк Соболь. Вместе с Мамой Таней, теперь женой, он пришел поужинать в ЦДЛ, и мы разговорились.
- Знаешь, - сказал Марк, - Андрей потом часто и по разному поводу возвращался к этой встрече в Дубулты... И однажды он сказал даже так... Я вам благодарен за тот вечер... Я вырвался тогда из Москвы и после криков Хрущева полагал, что меня вот-вот арестуют... Нет, я, конечно, не прятался, это смешно, но не хотел быть на виду... И оказался как бы совсем в одиночестве... А тут вдруг встреча с вами и такой неожиданный теплый вечер...
Так рассказывал Марк, а Татьяна сидела рядом и лишь по временам, натянуто улыбаясь, просила говорить потише... Разговор-то происходил еще не в лучшие времена... И многие из наших друзей тогда, не по своей воле, покидали страну, а многие спивались, да и Марк пил, а кто-то "уходил" совсем, как Борис, потому что не выдерживало сердце.
Борис умер от инфаркта, рано, что-то около сорока. И все мы ощущали и холод, и то самое одиночество, предшественником которого некогда оказался Андрей...
МОМЕНТ ИСТИНЫ
Утром 15 января за завтраком Галя Дробот спросила, отчего жена не пришла в столовую.
- Спит...
- Из-за Горбачева, что ли?
- Да.
- Молодая еще, - сказала Галя. - Мы-то уж все пережили, всяких вождей пережили, и Сталина, и Хрущева, и Брежнева... И этого, ну, который руку никак не мог поднять, когда его выбирали...
- Черненко?
- Вот-вот. Его полумертвого и выбрали-то, а потом он сразу помер, кто же его мог запомнить... А Горбачев... Для нее-то, понятно, потрясение... Ничего, привыкнет.
Через один стол от нас сидит старая эстонская писательница, пишет детские книжки. Год назад она подарила нашей дочке сказки. В столовую она приходит с транзистором. Сегодня вдруг всполошилась, ей показалось, что по радио объявили, что нужно надевать противогазы, скоро начнется атака. Какие газы, какая атака... За ней стали паниковать и другие, а доктор, наша милая Айна Карловна, чуть не упала в обморок.
Поэт Григорий Поженян подошел к эстонке и громко на всю столовую сказал:
- Никакой атаки нет, успокойтесь. - И в шутку добавил: - Я лично проверил, мне доложили, что кругом тишина и порядок!
Поняла ли старая эстонка, что он так шутит, но села и стала пить чай. Транзистор она свой не выключила.
Влад Дозорцев по телевидению:
- Горбачев, судя по всему, не владеет ситуацией. Поэтому может быть всё.
Владимир Кайякс:
- Сегодня решается наша судьба.
Имерманис, поэт из Риги:
- А я думаю, что наша судьба решается не здесь, а в Москве.
- Или у Рубикса в кабинете, - добавила Галя.
Григорий Поженян:
- Так чего же ты ждешь?
- Всего. Они же оголтелые, остановиться не могут!
- Кто они?
- Коммунисты.
- Мало им Литвы?
- Конечно, мало.
- Четырнадцать душ? Мало?
- Сто миллионов и четырнадцать, - поправил кто-то.
- Господи, - воскликнула дежурная Эльвира, она пришла на завтрак и слышала наш разговор. - Ни один политик не стоит капли человеческой крови, пролитой из-за этой политики!
Звонок Сильвии Викснини из Риги, она корреспондент радио:
- Вы не хотели бы сегодня выступить?
Ее деликатность в такое время даже удручает.
И я прямо спрашиваю:
- Надо?
- Конечно, надо!
- Тогда едем, - говорю я.
- Учтите, - предупреждает Сильвия. - На улицах небезопасно... Омоновцы... да вы, наверное, слышали...
- Едем, едем, - повторяю я, омоновцев я на всякий случай вслух не упоминаю, а вдруг за спиной жена. О нападении омоновцев на милицейское училище она еще не знает.
Через полчаса приходит старенькая "Волга". Рядом с Сильвией ее муж Рудольф... Насколько я понял, для пущей безопасности, поскольку в городе, и правда, бесчинствует ОМОН: задерживает людей, нападает на патрули, поджигает машины...
Рудольф тоже журналист, работает в "Ригас Балсс".
Мы летим, обгоняя другие машины, по их немного, объезжаем многочисленные на перекрестках и на мостах перекрытия из тягачей.
- Что там с училищем? - спрашиваю я, оборачиваясь к Сильвии и Рудольфу.
- На рассвете ворвались в милицейское училище, избили дежурных курсантов, захватили оружие...
- Много... Оружия?
- Сто единиц...
Шофер притормаживает, и мои спутники тревожно вглядываются в очередной заслон: вдруг ОМОН. Но, слава Богу, лишь рабочий патруль, молодые рабочие с красными повязками. Им коротко объясняют цель поездки, и нас пропускают.
- Быстрей, - просит Сильвия. - Нас ждут. Нас очень ждут.
Но водителю не надо объяснять, ситуация и без того понятная.
Мы проскакиваем мост, объезжаем трелевочный трактор и направляемся к телецентру, он расположен на острове, посреди реки. И здесь, начиная от моста, повсюду автомашины, они лишь чуть разомкнулись, чтобы в один ряд пропустить необходимый транспорт.
Рядом с телецентром будто стал в поле табор: костры, костры... Около некоторых времянки-заборчики, от ветра. У самого входа техники и людей особенно много... Сгружают дрова, тут же походные кухни с горячей пищей, идет раздача... С прибывшего грузовичка протягивают свежие газеты...
Среди скопища машин, на самом виду, старый лимузин с оторванными крыльями, на нем крупно, во весь бок намалевали: ТАНК.
Издалека понятно. Вот у них, там, мол, настоящие танки, а у нас для защиты вот такой ТАНК.
Мои спутники и то заулыбались. Слава Богу, что в такой момент людям не отказывает юмор.
В огромном зале первого этажа как на вокзале: люди сидят, лежат, прямо вдоль стен на полу, спят, закусывают, читают, смотрят телевизор.
Группами выходят, входят, звучат по радио объявления. Словно Смольный в кино, только нет братишек-матросиков, которые... "в бомбы играли, как в мячики..." Вот и доигрались. Здесь же никакого оружия, зато много прекрасных молодых лиц: студенты, водители, рабочие... У каждого на боку сумка с противогазом.