— Что же, всякому свое, — в тон ему ответил Колесников.
Мастер последний раз взглянул вдаль, где скрылся караван, и махнул:
— Ладно! Все! Пошли!
Вернувшись к заливу, они сели в лодку и поехали осматривать оставшийся лес. Его было еще много, пожалуй, хватит на три грузоплота. Но в заливе стояла непривычная тишина.
На смену отбывшим сплавщикам никто не приходил со сплавного участка.
— Наверное, завтра утром пришлет начальник, — сказал мастер, выходя на берег. Подняв голову, он зажмурился от яркого солнца. — Печет. Если не будет дождя, вода пойдет на убыль. На Ветлуге она убывает быстро. К концу мая так обмелеет, что хоть вброд иди. Боюсь за перешеек. В прошлом году потому и остался вон тот лес, что перешеек в одночасье оголился и не пропустил плот в реку. Н-да, печет… Ты, Иваныч, не забудь завтра пораньше выехать на ту сторону, а то и вечерком прокатись, авось в ночь заявятся. Слышь? — наказал он перевозчику и пошел прочь.
Владимир Иванович продежурил у перевоза до полуночи, прислушиваясь, не зовут ли его с того берега. Никого.
Утром он уехал дежурить на противоположный берег, но опять вернулся ни с чем. Мастер встретил его криком:
— Пустой? Что же это такое? — Он был темнее тучи: — На двадцать сантиметров за одну ночь убыла вода. Беда! И телефона нет известить участок. Да знает же начальник. Что делать, наша пристань не главная…
В полдень пришел катер.
Моторист сказал, что люди прибудут только через два-три дня — так велел передать начальник.
— Спасибо! — мрачно усмехнулся Чубров. — Через три дня перешеек оголится.
— Ничем не могу помочь, — развел руками моторист. — Мое дело — передать распоряжение. До свидания.
Он начал разворачивать катер, но Колесников вдруг схватил мастера за руку.
— Зачем отпускаешь его, Валер Петрович? Задержи, будем сами работать!
— Ты… всерьез, Иваныч?
— Для шуток неподходящее время, — ответил, выпрямляясь, Колесников и подтолкнул Чуброва: — Останови же!
Мастер бросился к воде, прыгнул на разбитую кошму и побежал по шлепающим лесинам, обдававшим его холодными брызгами.
— Стой! — заорал он. — Ко мне!
Рядом с Чубровым оказался Колесников. Когда катер приблизился к кошме, они моментально взобрались на него.
— Поворачивай вон к тем пучкам, — приказал Чубров. — К утру нужно грузоплот сформировать.
— Вы что — угорели? — возмутился моторист. — Мне надо на участок.
— Через два-три дня вернешься… А сейчас будем лес спасать, — отрезал Чубров.
— Одни?
Этот вопрос немного озадачил Чуброва. Но, повернувшись к берегу, он весело сказал:
— Не пугайся! Все население пристани будет в нашей бригаде. Сейчас жену и дочку позову, да гостья у меня там тоскует…
Он увидел на берегу жену с ведрами и закричал:
— Авдотья, одевайтесь и живо к нам. Не забудьте багры захватить.
За ночь вода убыла еще на двадцать сантиметров. Впрочем, за работой ни Чубров, ни Колесников этого не заметили.
Всю ночь они не сходили на берег, ушли домой только женщины. Всю ночь шумел катер, перетаскивая к перешейку тяжелые двадцатикубометровые пучки леса. Здесь Чубров и Колесников укладывали их в грузоплот. Постепенно росли ряды, принимая форму огромного прямоугольника.
Когда загорелась заря и на встревоженную воду залива упали первые лучи солнца, окрасив ее в розоватый цвет, гул мотора оборвался. Тотчас же стали слышны задорные соловьиные трели. Чубров, прежде чем объявить, что плот готов и можно идти отдыхать, прислушался к птичьей песне.
— Ну и выделывают! Вот артисты! — повернувшись к Колесникову, он заметил, как тот, опершись на багор, стоял на краю плота и задумчиво глядел на прибрежные кусты, откуда несся посвист и щелканье. На уставшем лице его остро обозначились глубокие складки, обветренные губы шевелились. Казалось, он что-то шепчет про себя.
— Тебе плохо, Иваныч? — обеспокоенно спросил мастер.
— А, что? — рассеянно откликнулся Колесников. — Нет, зачем же… — Он неторопливо сел, вынул кисет, закурил. — Утречко-то, а? Помню, такое же было… когда меня ранило. Очнувшись, увидел солнце и услышал соловьев. Медсестра сказала: видите, песней встречают, значит, будете жить. Я тогда не поверил. Ведь у меня не только руки, а и обе ноги были пробиты. А оказалась она права — выдюжил!
— Выходит, и сегодняшние песни за хорошее предзнаменование принял? — подмигнул ему Чубров. — Выдюжишь?
— Вы хоть дайте отдохнуть мотору, если себя не жаль, — взмолился моторист.