Наконец цапля тронулась с места и пошла к воде, высоко и плавно выкидывая ножки.
«Будет кормиться», — подумал Николай и снова замер. Нельзя ей мешать. Ведь она перед большим стартом — в скором времени полетит на далекий юг, наверное, в Африку, чтобы весной снова вернуться на Волжское море.
Вскоре птица скрылась в камышах, Николай слышал только сторожкие шаги ее. Но через некоторое время цапля, хлопая крыльями о стебли камышей, поднялась и поспешно полетела вдаль: чего-то, видно, испугалась. Николай помахал ей рукой:
— Не бойся, человек не тронет тебя!
Больше нечего было делать Николаю в укрытии. Он выгреб лодку на открытое место и поплыл к месту условленной встречи с Сулоевым. Там, на берегу, он и подождет Павла Павловича.
Он разжег костерок. Надо было варить охотничий суп. Для супа выбрал самую большую утку. Пусть понаслаждается неуемный шеф! Небось устал и отощал.
Сулоев не заставил долго ждать себя — быстро приехал на дымок. Был он очень оживлен, радостен. Еще издали начал докладывать о своих трофеях.
— Двадцать штук, из них восемь крякв. Каково? А у тебя?
— Без прибавки.
— Неважно, батенька. А из-за себя: почему не взял подсадных.
— Так я не обижаюсь…
Сулоев шумно причалил «резинку» к моторке, подошел к костру, принюхался.
— А похлебка, кажись, готова? Спасибо!
Проворно разостлал на траве газету, выложил на нее вое остатки съестного и фляжку, затем водрузил сюда же котелок с клокочущим, душистым супом и воскликнул:
— Пожалуйте к столу!
Сулоев опять принюхался к супу, расширив толстые, мясистые ноздри.
— А этот вроде лучше моей, вчерашней похлебки. Еще раз хвалю за успех. — Открыв фляжку, он налил в пластмассовые стаканчики: — Ну-ка, господи благослови!
Николай отказался от выпивки.
— Ну и товарищ… — поморщился Сулоев и замолчал.
Молчал и Николай. Теперь ему досаждало все: и то, как Павел Павлович аппетитно ел, обсасывая каждую косточку, и как тыльной стороной руки вытирал жирные губы и подмигивал: «Королевский супок».
Ел он долго, не оставив в котелке ни капли. Насытившись, прилег на луг, закинув руки за голову. Глядя на первые паутинки, знаки осени, он даже прочитал первые строчки тютчевского стихотворения:
— Как, дельно сказано, Мальцев? — повернулся он к Николаю.
Тот кивнул.
— Да ты что в самом деле раскис? — приподнялся на локоть Сулоев. — Ну, будь пободрее! Эх, погоди-ка…
Он зашагал к резиновой лодке, порылся там и вдруг поднял над головой большую птицу с беспомощно опущенной головой.
— Забыл показать тебе эту красавку!
Николай бросился к Сулоеву. Неужели она, цапля?
Да, это была она, та самая, которой он любовался всего какой-нибудь час назад, которая стояла перед ним во всей волшебной красе. Как же он посмел?
— Что, понравилась? — ухмыльнулся Сулоев, оглядывая птицу. — Бери, не пожалею.
Николай, мрачнея, отрицательно покачал головой.
— Не надо? Ну, и мне ни к чему, — сказал Сулоев и, размахнувшись, бросил цаплю в осоку. Николай успел заметить: у птицы по-прежнему ярко горели оранжевые колечки вокруг глаз.
Он круто обернулся к Сулоеву:
— Вот что… Моторка в порядке. Можете ехать. А я…
— Что ты? — удивился Сулоев.
Посмотрев в последний раз на зеленый полой, на мертвую цаплю, притоптав затухающие головешки, Николай закинул за плечи вещевой мешок, ружье и, не оглядываясь, зашагал в глубь леса, где вилась тропа.