— Да, но дети страдают, — сказала Лидия.
— Это еще не страдания! Вы преувеличиваете, — Тишков ласково пожал Лидии руку повыше локтя. — Я понимаю вашу заботу, наш добрый доктор, но разрешить остановку не могу, не имею права.
— Какой-нибудь час нам погоды не сделает! — убеждала Зина.
— Мы считаем время уже не по часам, а по минутам, — ответил Тишков. — Нет, нет. Вы просто не знаете наших ребят. Они — народ, закаленный в походах… Спросите Лену…
— Мы делали в день по тридцать километров! — откликнулась с повозки Лена. — Шли и пели песни, пели песни и шли. И еще тащили на спинах рюкзаки.
— Но вы не принимаете во внимание психологический фактор, — сказала Лидия. — Мирное время и… война.
— Дети просят разрешить им искупаться… — опять вступила в разговор Зина. — Ведь это же полчаса…
— Нет, нет, товарищи! И больше никаких доводов я не буду слушать. — Тишков был неумолим. — Мы идем без остановок. Да-да. Без остановок до Лесовид. Мы даже кормим детей в пути, прямо в телегах. И может быть, вы, уважаемая Лидия, скажете мне, что с точки зрения медицины это недопустимо. Возможно. Но сейчас вступает в силу закон военного времени. И многое, очень многое теперь становится допустимым ради спасения человеческих жизней. А спасение детей заключается только в одном — прорваться к нашим. Это единственное. Остальное должно быть для вас ясно: смерть, рабство в Германии. Ничего другого нет. Жизнь или смерть… А детей надо успокоить. Пойдемте все вместе. Пойдемте к детям…
— Вот никогда не думала, что твой отец такой паникер… — шепнула Лидия Павлу.
— Это неправда! — возразил Павел.
— Не разрешил детям искупаться… — она пожала плечами.
— Значит, он что-то знает…
— А что? Что он такое знает?
— Он знает, как движутся фашисты…
— Откуда?..
Тишков решил обойти все шестнадцать подвод, поговорить с ребятами.
Дети относились к нему не так, как к другим воспитателям, которых просто любили. Нет, Никита Степанович был для них всегда еще чем-то более важным — совестью. Они привыкли слушать его рассказы о революции. Да, они воспитывались на этих рассказах, в которых, словно живые, возникали люди — герои пламенных лет.
— Ребята! Жарко?.. — спрашивал Тишков, присаживаясь на телегу. — Жарко?
— Жарко! — отвечали ребята.
— Кто у вас тут главный?
— У нас, тут?.. Мы не знаем…
— Выбирайте начальника повозки. Пусть он разрешит по двое прыгать с подводы. Может быть, успеете добежать до озера, смочить голову, лицо, шею… Но только — по двое. И начальник отвечает за порядок. Если замечу беспорядок — снова все по телегам…
— Будет порядок! — радовались ребята.
— Мы не можем делать привалы. Нам дорого время, чтобы успеть… Вы видели нашего Сокола, жеребенка? Приглядитесь к нему. Он то рысцой пробежится, то шагом пойдет… И не устает, совсем не устает! А вы — люди. Вы у нас такие герои, что я не могу поверить, чтобы вы хныкали в пути!..
Ребята почувствовали себя свободнее. И стали веселее. Видимо, на них удручающе действовала обстановка. А теперь они не только сидели на повозках, но и шли около, и отбегали чуть в сторону. Девочки даже собирали цветы и плели венки. Тихонько, вполголоса пели:
И казалось, словно услышав просьбу девочек, действительно прилетел ветер, закачались сосны, ели. Стало свежее. Не так изнурительно ехать.
Мальчики тоже не сидели на подводах. Теперь предметом их забав стал жеребенок Сокол. Он был любимцем всего детского дома. И сейчас каждый мальчик хотел проявить особую заботу о жеребенке. Для него рвали самую сочную траву и клали сзади повозки, чтобы он сумел поесть на ходу.
А жеребенок был веселого нрава. Он как бы понимал мальчиков и с удовольствием участвовал в их играх.
Глядя на детей, повеселели и взрослые. Всем казалось, что веселье это пришло не зря, что впереди все будет хорошо, на станции их дожидается состав, и они спокойно уедут на восток, к Уралу…
В Лесовиды вошли рано утром. Дети были еще сонные и не заметили, что едут не деревней, а железнодорожным поселком городского типа.
На улицах — пустынно. Даже собаки не лают.
— Спят? — тихо сказал Тишков Лене. — Спят или никого тут нет?..
— Слышите?! Слышите?! — воскликнула Лена.
Оба прислушались и услышали дыхание паровоза.
— В Лесовидах состав! Поезд! — обрадовалась Лена. — Это за нами! Никита Степанович, дорогой! За нами ведь!