И пошли-поехали у Михайлы невеселые думки. Не мечтал он о большом богатстве, потому как знал: недостижимое это дело. Вся жизнь, все силы только и ушли на то, чтобы семью прокормить да крышу над головой какую-никакую иметь.
Родила в прошлые годы смирновская земелька, обнадеяла… Что же теперь-то будет?
Так и просидел дед за столом до вечера, ничего не ответив Мирону. Со стороны могло показаться, что дремлет он. В действительности проносились в его седой голове буревые мысли волнами и рушились, разбивались о неизбежную суть бытия. Как ни поверни, теперь осталась одна надежда — на бога.
Вернувшись домой, братья узнали от Мирона о результате его поездки. За ужином тишина стояла гробовая, будто покойника только что вынесли. Когда собрались ложиться спать, Мирон вновь завел разговор:
— Дык чего ж я скажу-то ему завтра? Аль не ездить уж туда, коль все молчат?
И опять в избе повисла нудная, нестерпимая тишина. Первым не выдержал гнетущего безмолвия Макар:
— Ну чего с им наговоришь? Все без нас сделано. Вот ежели б теперя пятый год назад воротился, ух и поговорил бы я с им! Уж не стоял бы как тот раз в сторонке, не глядел бы, как шашками да нагайками казачишки народ крушат. — Ребром ладони Макар легонько постукал себе поперек горла. — Вот они где застряли у нас.
— Им от царя-то — земля да воля, а нам нужда да работушка в поле. На том свет стоит, — не то возразил брату, не то поддержал его Тихон.
— Вы, ребяты, полегчей об царе-то, — назидательно сказал дед, — не наш воз, не нам его и везть. А ты, Макар, при людя́х не вздумай где про пятый год вот эдак ляпнуть, живо кандалами загремишь.
— Да как же — не наш воз, — распалился Макар, — а у каждого из нас от такого известия ровно сто пудов на шее повисло. Враз все посгинались…
— Замолчь! — оборвал его дед. — На том она и стоит вечно, Русь-матушка царская, на кандалах да на розгах. Вам того и во сне не снилось, чего нам на барщине довелось. — Зная, что последнее слово за дедом, все умолкли. — Клин этот брать надоть. Коли бог даст, уродит на ем, обойдемся. А не взять да не посеять, так и надеяться не на что.
Считая разговор законченным, дед тяжело поднялся с лавки и, держась рукой за ноющую поясницу, поплелся к себе в келью.
— Эдак вот нам и молиться да надеяться всю жизнь то на бога, то на Смирнова, — проворчал Макар негромко, чтобы дед не слышал. — На Смирнова шибчей молиться надоть, потому как не у бога земля-то, а у его.
— Так оно и выходит, — согласился Тихон, — да сколь не скули, другого не выдумаешь. Прав батюшка: землю брать надоть.
Редко выпадали часы, а тем более дни, когда бы в кузне у Тихона Рослова никого не было. Раньше всех пожаловал Леонтий Шлыков.
— Здорово, Тиша!
— Здравствуй, коли не шутишь, — ответил Тихон, обхаживая на наковальне кончик бороньего зуба, раскаленного добела.
Леонтий с порога залюбовался работой Тихона, безотрывно глядел на зуб, делающийся с каждым ударом острее. Отклепав поделку, Тихон бросил ее в колоду с водой, положил клещи и молоток, сдвинул назад шапку и стер со лба пот.
— Ну, сказывай, чего у тебя стряслось? — отошел к верстаку и оперся на него задом.
— Сделай ты мне вот эту хреновнику, Тиша, — Леонтий вынул из кармана две железки с колечками. — Видишь, удила расскочились у уздечки. Сивка мой, сам знаешь, норовистый конь. А ребяты ведь они, ведь что, рвут, тянут сколь силы есть… Не то что губы коню, железо вот разорвали.
— А сколь же твому норовистому Сивке годов?
— Да ведь оно ведь, как сказать? На крестинах я у его не был. Со старухой мы годков тридцать живем, а его я купил годов на десяток посля, это уж когда Федя у нас помер… Годов, стал быть, двадцать, может, с пятком.
— А самому-то тебе сколь?
— Самому-то, кажись, второй год на шестой десяток пошел…
— Старуха твоя как, с наговорной водицы не кашляет?
— Х-хе, Тиша, поправилась ведь, слышь ты! Ей-богу, святая у вас в колодце вода! На другой же день поправилась моя старуха, хрена ей горького на ложечку. Порхает, как пташка! И мне, и старухе той, какая наговаривать должна была, никак спасибов не наговорится. Уж девать их некуда, спасибы-то… Дык сделаешь, что ль?
— Сделаю, сделаю. Клади на наковальню.