Как и наказала Настасья, кормила Манюшка инженера в горнице. К его приходу на столе шумел самовар, в глиняном блюде — вареные яйца. Покосился на них Яков Ефремович, потому как в обед перед ним стояло это же самое блюдо. Но ничего не сказал, только этак недружелюбно покрякал и пошел к рукомойнику. Умывшись и встряхивая черными кудрявыми волосами, услышал:
— А щец не похлебаешь, барин? Утрешние, Настасья варила.
— Похлебаю, — в тон стряпухе ответил Зурабов, вытирая полотенцем руки. — А не скажете ли, как вас зовут?
— Отчего ж не сказать — Манюшкой, теткой Манюшкой зовут. А те, какие помоложе, бабкой Манюшкой кличут.
— Так я, по-вашему, помоложе или постарше? — допытывался постоялец, усевшись за стол и принимая от кухарки чашку со щами. — Мне-то вас как называть прикажете?
— Да какая ж я тебе прикащица, барин! Хоть горшком назови, только в печь не ставь. Манюшка — я и есть Манюшка. Чего ж тебе еще-то?
Она почтительно отступила к двери и, сложив на неопределенного цвета переднике полные руки, стала ждать дальнейших приказаний.
— Какой же я вам барин?
— Ну, стал быть, господин, что ль?
— И не господин, — строго повел горбатым носом Зурабов. — Яков Ефремович, слышали?
— Слыхала, барин…
— Вот и называйте так!
— Ладно, барин, Яков Ефремычем кликать стану.
Видя бесполезность этого разговора, Зурабов молча доел щи и, взяв одно яйцо, осторожно разбил его ложкой с конца.
— Опять крутые! — загремел Яков Ефремович. — Я же в обед просил вас не делать этого больше. Я же просил вас «в мешочке» сварить их. Неужели это так трудно?!
— Да чего ж ты кричишь-то, барин, — Манюшка кинулась к залавку и тут же вернулась. — В мешочке и варила я, в самоваре. Аль не видишь, мешочек-то не высох еще — сырой! Не узнал, а кричишь…
За шумным разговором они не слышали, как вошел кто-то, и в дверях над самым ухом стряпухи раздалось:
— Ах, волк тебя задави, тетка Манюшка, да ведь всмятку яйца-то сварить надо было! — засмеялся Виктор Иванович, проходя в горницу. — Здравствуйте!
— Восьмя-атку, — протянула Манюшка. — Эдак бы и говорил, коль так! Эт для чего ж я мешок-то в самоваре парила? Э-эх, барин, видать, не русский ты. Сказать-то не умеешь толком.
— Не буду я твой чай пить, тетка Манюшка, — стрельнул в нее Зурабов ядовитым взглядом, — лучше молока подай, только ничего в него не опускай, пожалуйста.
Смеясь, Виктор Иванович подзадоривал Манюшку:
— Давай-ка я тебя научу, как яйца всмятку варить.
— Поучи, поучи, — сердито отозвалась Манюшка, подавая молоко, — а то ведь небось не варивала я их.
— А ты не серчай, — вдруг сделал серьезное лицо Виктор Иванович, — ведь завсегда ошибиться можно и переварить. А ты их в кипяток клади да три раза «Богородицу» читай — как раз всмятку будут. Ну, а ежели «в мешочке» надо, чтобы белок схватился, а желток жидким оставался — тогда эту же молитву пять разков над кипящим самоваром неторопливо читай — вот они «в мешочке» и сварятся.
— Ну, спасибо тебе, — низко поклонилась Манюшка Виктору Ивановичу. — Эт ведь и вправду испробовать надоть. С молитвой любое дело завсегда ладится…
— Курить на кухню пойдем, — предложил Зурабов, поднимаясь из-за стола. — Здешняя хозяйка, Настасья Федоровна, чистоту любит. Мужикам воли не дает она — не дай бог, с поля нагрянет.
Не успели мужчины выбраться в переднюю, как появился Иван Федорович Кестер, потом Чулок припожаловал, Филипп Мослов… Словом, пока сюда и кума Гаврюху прибило, здесь уже и Прошечка был, и его постоялец — Геннадий Бурков, и Леонтий Шлыков, и Рословы Мирон с Макаром, и, само собой, хозяин здешний — Тихон Рослов. На кутной лавке против окна сидел Матвей Дуранов, брат Кирилла Платоновича. Два Георгиевских креста с японской принес он.
Убрав со стола и плотно притворив горничную дверь, Манюшка отбыла домой еще до прихода Леонтия. А уж накурено было в передней: не то что топор — двухпудовую гирю подвесить можно. Говорили больше всего Зурабов с Кестером. Частенько Виктор Иванович ловкое словечко вставлял, то Геннадий Бурков горячо встревал в спор, а прочие больше слушали да на ус мотали. Редко-редко голос подадут.
Понял кум Гаврюха, что не впервой собираются тут мужики. Как же он-то не догадался раньше сюда заглянуть? И сегодня, видать, уж все фронтовые новости по газетам обсудили, теперь об царя языки чешут. А все равно интересно послушать их.
Потоптался какое-то время кум Гаврюха возле стенки и присел на пол, поскольку сидеть-то уж негде было.