В этот момент Марина вышла из столовой, заставив мужчин замолчать. Она прошла мимо, уставившись на пирожок, завернутый в салфетку, в этот раз никого не сбила. Но на лестнице девушка все-таки обернулась. Костя по привычке улыбнулся ей, подмигнул и проводил глазами красивую попку в узких брюках.
— Бирюков, мать твою, — рявкнул на него блаженного Николай, когда Марина скрылась из виду.
— Блин, ну привычка, — развел руками Костя, туша истлевшую за разговором сигарету.
— Твои привычки, Кос, нам обоим боком выйдут, если ты не прекратишь, — оседлал любимого конька Усманов, — Можешь хоть всех баб в городе перетрахать, а моих не трогай.
— Себе решил оставить? — продолжал тупо шутить Бирюков.
— Я серьезно, Кость. Тебе нравится, как Марина работает? Она не подводит?
— Нет. Она профи. Как будто ты не знаешь.
— Я знаю, знаю. Поэтому прошу и тебя быть с ней более профессиональным.
Они закурили по второй, повесив вокруг натянутое молчание. Сменив гнев на милость, Усманов в очередной раз объяснил:
— Она мой лучший бухгалтер, Кос. А ты мой гребаный друг, а до кучи еще и невероятно выгодный клиент. Ты ее трахнешь и уймешься, а ей потом придется с тобой работать. Уволится ведь, я ее знаю.
— Понимаю, старик. Поэтому и сам не собирался, — посерьезнел наконец и Костя.
— Притворюсь, что верю тебе, — усмехнулся Николай.
— Да с чего ты взял это вообще? Если она замужем, то и сама не станет. Мне кажется, она не из тех, кто гуляет.
— Херня у нее какая-то с мужем, — поделился сведениями Усманов. — Тетки наши болтают, конечно, всякое, но я его уже давненько на корпоративах не видел. Да и сама Маринка какая-то дерганая последнее время, депрессивная.
— Марина? Депрессивная? Ты путаешь, Колян. Она как солнышко.
— Ты ж говорил, деловая, — поддел Николай.
— Деловая, — кивнул Костя. — Но солнечная, всегда на позитиве. Со мной во всяком случае…
— То-то и оно, — покачал головой Усманов.
Костя затянулся, силясь представить своего бухгалтера хмурой и печальной, но не смог. Она действительно напоминала ему солнце. Такая теплая и милая, смешная и веселая. Марина не боялась шутить и быть смешной. Она даже смущалась забавно. В ней была какая-то трогательная наивность вперемешку с вредностью. Бирюков говорил истинную правду, признаваясь, что каждый телефонный звонок Марины поднимает ему настроение. И если раньше Костя даже мысли не допускал, что с ней можно переспать, то теперь он задумался об этом. Нет, Бирюков, конечно, и раньше пускал по ней слюни, представлял голой, лежащей под ним, но после этого разговора с Колей он этого на самом деле захотел. Усманов, сам того не желая, добился абсолютно обратного эффекта.
Костя думал о Марине весь день, пока не приехал домой, где его встретила Вика. Она красилась у зеркала в спальне, закидывая в рот роллы.
— Привет, Костик, я убегаю, — пропела она елейным голоском, от которого Бирюков поморщился.
Он прошел в кухню, решив, что сегодня его вполне осчастливят роллы, пиво и какая-нибудь фигня по телеку.
— Вик, а где второй контейнер? — крикнул он.
— Какой второй?
— С роллами. Я жрать хочу больше, чем трахаться.
— Нету никакого второго контейнера, — как ни в чем ни бывало призналась девушка, поправляя прическу.
— Ты только себе заказала что ли? — вытаращил глаза Костя. — Мне не оставила?
— Ну да, — пожала она плечами.
Бирюков стоял у открытого холодильника с открытым ртом, пока первый не начал пиликать о незакрытой двери. Это послужило сигналом для выхода из ступора.
— Ты охренела что ли, Панина? Я ношусь весь день, как лошадь в мыле, а ты мало того, что пожрать мне с роду не сделаешь, так и заказать не удосужилась, — заорал он.
— Не вопи, — только и бросила Вика. — Сам закажи.
— И ждать час, пока привезут?
— Подождешь, — так же лаконично и спокойно.
— Слушай, родная, если я сам могу заказать себе пожрать, нафига ты мне нужна? — продолжал беситься Костя, снова жалея, что вчера ответил на ее звонок, повелся на ее сладкие речи и секс.
— Отсосать ты сам себе точно не сможешь, — хохотнула Вика.
— Полагаешь, ты единственная, кто может мне в этом помочь?
Девушка прошла в кухню, закрыла дверцу холодильника, который продолжал пищать, и взяла Костю за подбородок, вдавив в его кожу свеженаманикюреные ногти.
— Я единственная, и ты сам знаешь об этом, — выдохнула она ему в губы, прежде чем крепко поцеловать. — Пока, малыш.