Омри регулярно отправлял в Ниневию донесения о настроении царя Гурди. Это было несложно, так как свергнутый правитель всецело доверял своему сановнику. Почему — объяснялось просто: за три года в Тиль-Гаримму были раскрыты пятеро лазутчиков Арад-бел-ита. Принц не раз гневался на чрезмерное рвение своего шпиона, Омри же оправдывался: как иначе он вознесся бы на подобную высоту. Но помимо прочего в нем говорила обычная ревность: зачем Ассирии иметь здесь кого-то еще, если он и так со всем справляется. Однако решение убить мар-шипри-ша-шарри Хавшабу и его свиту, было принято по другой причине. Царь Гурди хотел потянуть время, лучше подготовиться к осаде, дождаться ответа кочевников на призыв о помощи и в любом случае не трогать посланников Син-аххе-риба — это дало бы отсрочку в несколько месяцев. Расправа ускорила события и сорвала планы бунтовщиков.
«Мой царь! — объяснялся потом Омри. — Шем-Тов обо всем догадался и рассказал ассирийцам о твоих планах. Медлить было нельзя».
Царь Гурди доверял ему до последнего.
— Мне бы провожатого, — лазутчик с тоской посмотрел на Набу-шур-уцура.
— Возьмешь этого новобранца? Из него можно слепить все что угодно. Да и желание у него есть.
— Не знаю, уж больно молод… А что с остальными? Ты же не думаешь, что награда сможет избавить их от болтливости.
— Не переживай. Арад-Син о них позаботится. Зато представь, какая о тебе пойдет слава. Один расправился с десятью ассирийскими воинами.
15
Весна 685 г. до н. э.
За пять дней до падения Тиль-Гаримму.
Хаттуса
Белое солнце, прячущееся за паволокой пасмурного неба, нещадно палило землю. Было душно и безветренно. Вдали, на возвышенности, паслись киммерийские табуны. Дорога от стана Теушпы в Хаттусу шла в гору, петляла между огромными валунами и глубокими впадинами, которые в период дождей доверху наполнялись водой, местами проходила по краю пропасти, так, что захватывало дух. Ашшуррисау здесь спешился и повел коня за узду, с опаской поглядывая вниз. Его соглядатай, приставленный к нему накануне, сказал:
— Да уж, высоко, если что — костей не соберешь. Царский лекарь тут и сорвался. Его нашли сегодня утром.
Киммериец с самого начала пытался завести с ним беседу, на что сириец отвечал то легким кивком, то сдержанной гримасой, мало похожей на улыбку, в лучшем случае ограничиваясь коротким «да» или «нет».
Пошли по шаткому веревочному мосту, теперь спешился и киммериец. Коней пришлось тянуть силой.
«Как его зовут? Кажется, Тарг… Все правильно — Тарг. Не о нем ли рассказывал как-то Эрик, мол, есть у царя такой дружинник, который десятерых стоит, и в бою не раз Теушпу спасал, и от стрелы своим телом прикрыл… Нет, с этим не справишься. Силен, проворен, но хуже всего — не глуп. Знал царь, кого дать ему в провожатые. И предлог ведь какой благовидный выдумал: если что с тобой случится — кто меня тогда лечить будет. Бережется царь, видел, что я крутился в шатре, когда вожди и старейшины держали совет, и решил до поры до времени подержать рядом со мной человечка, — размышлял Ашшуррисау. — Вот только почвы для подозрений у него нет, потому и отпустил домой к жене, к ребеночку…»
По ту сторону моста из-за скалы вышли трое коренастых арабов в поношенных, но дорогих одеждах. Без лошадей, с оружием, и не самого приветливого вида.
— Эй, вы! Пошевеливайтесь, что ли! — крикнул один из них с сильным арабским акцентом.
«Интересно, откуда они здесь», — подумал Ашшуррисау, снова покосившись на киммерийца, на чьем лице не дрогнул ни один мускул. Кого-кого, а этого так просто из себя не выведешь.
— Прикусил бы ты язык, грязная собака, — сириец ответил на сафаитском диалекте[77],чтобы его поняли только чужаки, и тут же невинно потупил взор, словно он сказал «мир вашему дому».
Арабы, не ожидавшие подобного обращения, стали ругаться и выхватывать мечи, угрожая убить и лекаря, и его провожатого. Киммериец толкнул сирийца в спину, спросил хмурясь:
— Что ты им сказал?
— Ничего такого, чтобы могло их обидеть, — недоуменно пожал плечами Ашшуррисау.
77