— Подойди ко мне, дитя, — ласково произнес на арамейском[16] саргонид, сопровождая свои слова жестом.
Чего царь не ожидал, так это увидеть в ее взгляде не страх, не растерянность и даже не мольбу, а одну лишь ненависть. И это так покоробило его, что он вздрогнул и изменился в лице — и куда делась его доброта. Впрочем, он тотчас укорил себя за мимолетное малодушие и на этот раз уже холодно сказал:
— Если бы твой отец обладал такой же стойкостью и мужеством, как ты, этот город не лежал бы сейчас в руинах, а его семья не была бы обесчещена… На рассвете вспорите ему живот, — Син-аххе-риб показал на низвергнутого владыку Тиль-Гаримму, — и оставьте умирать на солнцепеке. Его жену отдайте солдатам, но только тем, кто завтра поступит ко мне на службу из числа горожан. Пусть это будет мой подарок для них… Юнцам, как и девчонке, перебить руки и ноги, и бросить на съедение свиньям.
Царь Гурди рухнул на колени, умоляя пощадить его наследников. Несчастная мать, вскрикнула и без чувств упала на каменный пол. Двое суток спустя она умрет, уверенная, что не уберегла своих отпрысков, превращенная бывшими поданными, а ныне новобранцами Син-аххе-риба, в кусок мяса, оставленный после всего на потеху воронам посреди дворцовой площади рядом с мужем. Мальчики, кажется, так и не поняли, на что обрекли их боги и царь Ассирии. И только Марганита восприняла приговор спокойно, прошептав сухими губами, что-то похожее на молитву на языке своей бабки:
«Настанет день и великие боги накажут тебя за твое жестокое сердце. Когда, стоя на коленях, ты примешь смерть, вспомни, как обрек на муки невинных детей…»
3
История, рассказанная писцом Мар-Зайя.
Двадцатый год правления Син-аххе-риба.
За три месяца до падения Тиль-Гаримму
Марганита… «Жемчужина» на языке эллинов… Черный жемчуг моей судьбы…. Единственное сокровище моей души… Сверкающая на солнце печаль, горе и радость моего сердца.
Марганита… Мне достаточно закрыть глаза, чтобы почувствовать тебя рядом, и тогда я слышу аромат горных лугов, прячущийся в твоих волосах, и терпкий запах мускуса, исходящий от твоего тела. Я помню каждый поцелуй, который ты мне подарила, и нежность, и горячие ласки, и страстные слова, и губы, что их шептали, словно в горячечном бреду, и безраздельную любовь, и целый мир надежды…
Верните мне сон, долгий, без раннего утра и могильных кошмаров. Как же не хочется просыпаться.
Когда это было? Память надрывно смеется — давно, очень давно.
Кем я тогда был? Едва оперившимся птенцом, нечаянно поверившим, что способен искупаться в теплых солнечных лучах. Единственное оружие — стилус [17]для письма, лучшая защита — слово. Был и достойный союзник: не безрассудство, не беспечность и не леность души, а изуверски хитрый план на завтра, на сегодня, на сейчас… Лечебная микстура от могущественных врагов и тайных недругов.
Когда я впервые увидел Марганиту? За три месяца до падения Тиль-Гаримму, во дворце ее отца. Собственно, с этого путешествия моя жизнь и свернула с мощеной дороги на ухабистую тропу, из солнечного короткого дня — в бесконечную темную ночь.
Покажите мне хоть одну звезду на черном небе…
Я прибыл в Тиль-Гаримму вместе с посланником Син-аххе-риба, приехавшим за объяснениями царя Гурди о невыплате дани в установленный срок. Свита мар-шипри-ша-шарри [18] Хошаба была немногочисленной: пятеро писцов (я в том числе), ревизор Раанан, десятник Нахшон, стражники, караванщик, пара бедуинов и совсем немного рабов.
Владыка Тиль-Гаримму встретил нас в тронном зале в присутствии ближайшего окружения льстивыми речами и приторной улыбкой, потом заговорил о казнокрадах и бестолковых слугах, суховее и угрозе с севера со стороны кочевников, перед лицом которой было бы нелепо ссориться с могучим союзником. Хошаба выслушал оправдания царя Гурди, ничем не выразив своих эмоций, но задал вопрос с единственно возможным ответом ради сохранения мира: готов ли Тиль-Гаримму отправить в Ниневию, как было оговорено ранее, две трети урожая фруктов, треть овощей, двести голов крупного скота и тысячу овец, а также серебра и золота необходимую меру?
— Разумеется, разумеется! — заметно оживляясь, ответил царь, нервно заерзав на широком троне. — Я верен своим союзническим обязательствам. Всего несколько дней — и все будет готово. Вы вернетесь домой вместе с караваном из Тиль-Гаримму. А пока мои слуги позаботятся обо всем, что потребуется дорогим гостям…
16
17
Стилус — металлический стержень, заостренный конец которого использовался для нанесения клинописи на глиняных табличках, покрытых воском.