Он гладил ее своей сильной грубой рукой по волосам, обветренными губами целовал в лоб и нос, сиплым басом успокаивал: «Мне никого, кроме тебя не надо».
Когда она забеременела, все сочли это чудом. Он впервые за долгие годы появился в храме, каждый день молился, и хотя до последнего не верил, обрел-таки сына…
«Я хочу, чтобы он был счастлив, — сказал Арад-Син, взяв младенца на руки. — Мы так его и назовем — Парвиз[81]».
Однако уже на следующий день счастливый отец был вынужден покинуть и жену, и чадо, вместе с армией Син-аххе-риба выйдя в поход на Тиль-Гаримму.
«Береги себя, я ведь так тебя люблю», — со слезами прощалась с ним Можган.
Он обещал, говорил, что служба у него без опасностей, без лишних тревог и ни о чем волноваться не стоит, успокаивал: «Не переживай зря, а то еще молоко пропадет».
А между тем с начала этой войны внутренняя стража потеряла шестерых, даже несмотря на то, что не участвовала в штурме.
Двоих посланных вперед лазутчиков, выдававших себя за торговцев певчими птицами, раскрыли почти сразу, хотя и по воле случая — кто-то из покупателей на рынке обнаружил среди их багажа корзину с голубями. Разъяренная толпа разорвала обоих ассирийцев на части. Когда армия Син-аххе-риба подошла к Тиль-Гаримму, их головы, водруженные на длинные пики и выставленные напоказ перед главными городскими воротами, уже высохли на солнце.
Еще один погиб в самом начале осады, когда вызвался провести в город по подземному ходу небольшой отряд, чтобы открыть ворота. Командир гарнизона Тиль-Гаримму, проведавший об этой возможности для атакующих, залил лаз нефтью и в нужный момент поднес к ней факел. Все сгорели заживо.
Внутренняя стража проникла в город сразу за ворвавшимися через бреши передовыми отрядами, окольными путями добралась до дворца, и там попыталась захватить царя, чтобы он не покончил с собой, не скрылся. Однако охрана царя Гурди своего повелителя не бросила, дала стражникам бой и едва не обратила их в бегство. Так потеряли еще троих. Если бы не подоспевший на выручку царский полк, неизвестно, чем бы все закончилось.
«Береги себя», — говорила с ним во сне Можган, а он отвечал, что причин для беспокойства нет, заглядывал ей в глаза, видел в них щемящую тоску и спрашивал, отчего ей так грустно.
«Чего же мне не грустить, если ты умер, погиб в этом походе», — сказала она, снова плача, снова роняя слезы.
Он рассмеялся ей в лицо:
«Как же так? Вот ведь я — живой!»
«Только ненадолго, — ответила любимая жена. — Скоро все кончится».
После этих слов Арад-Син почти заставил себя проснуться, огляделся, увидел над головой среди верхушек деревьев голубое небо, справа спящего стражника, слева другого. Пришел в себя, выдохнул. Но где-то на сердце все равно шевельнулось нехорошее предчувствие. Чтобы избавиться от него окончательно, поднялся и какое-то время сидел, обхватив колени руками. Он встал, когда заметил в нескольких шагах Фархада, выбирающегося из зарослей.
— А ведь прав ты был, командир, — сблизившись с ним, сразу сказал десятник. — Идут за нами. Я это еще ночью заметил. Неподалеку на конский навоз наткнулись, совсем свежий. В темноте искать никого, конечно, не стал. Сейчас вот сходил, перепроверил — один, держится поодаль. Только кажется мне, что этот лазутчик не от Ахикара, а кто-то другой.
Арад-Син, подойдя к кустам, нисколько не стесняясь Фархада, сбросил штаны, чтобы опорожнить переполненный за ночь мочевой пузырь и, наблюдая за сильной струей, взрыхлившей землю, приказал:
— Поднимай всех. Отправимся за разведчиками, а после полудня он и думать престанет об опасности. Ты и Шахрам отстанете. Возьмите его живым и приведите ко мне.
***
Единственной причиной, почему Гиваргис не повернул назад, было его желание угодить туртану, тем более, когда стало ясно, что внутренняя стража тоже идет по чужому следу, да еще в сторону неприятеля. Потом догадался за кем. Понял, что оказался между двух огней, и стал решать, кому лучше услужить — Гульяту или Арад-бел-иту.
«Наследник, конечно, важнее, но как к нему подступиться? На такого, как я, он даже не посмотрит. Или, хуже того, прикажет убить, чтобы не проболтался о чем. Туртан же солдат уважает. Если он меня послал, мне ему и докладывать. И тогда требовать награду. Для начала можно стать сотником. А что если сразу просить больше? Когда еще такой случай представится! Это ведь как две шестерки подряд, сразу — и все!» — вознесся он в своих мечтах.
Эти мысли мучили Гиваргиса всю ночь, не давали заснуть. До полудня еще держался, а затем стал засыпать прямо на лошади — те, за кем он ехал, были далеко впереди, над головой нещадно палило солнце, и ничего не предвещало беды. Арад-Син не ошибся и здесь.