Про деньги не врал, думаю. Трубачи зарабатывают немного, хотя ресторация, где он дудит, вполне респектабельна, и чай подают там отменный, и круассаны греют, а по вечерам свечи, и пахнет духами с дождем, и листвой, и какие тонкие руки у официантов (они тоже на букву «нэ»), и вино в безупречных бокалах, и цены троекратны! Место изумительное, словом. И денег ему должно хватать. Но четверо детей! Может, в этом причина скудости средств, не знаю. Великолепный дешевый кокаин и пара бутылок вина, вполне невинное мотовство, не правда ли, Мишель? Мы с тобой знаем и не такие траты, дорогой!
Точнее, знали. Теперь-то уже нельзя: срок – восемь недель. Так что с завтрашнего дня максимум бокал мерло.
Так вот послушай, Мишель. Вчера я сорвалась и рассказала ему. Наверное, зря, но он такой милый и так вкусно все делает! Пьет, кусает мой животик, ходит голый по нашей комнате, даже писает вкусно! Когда я слышу звуки из писсуара – едва сдерживаюсь, чтобы не позволить себе опасного, так завожусь! Спасает секс. Секс, говорят, плоду не вреден. Забавное знакомство с папочкой в самом начале жизни!
Он, конечно, расстроился, когда узнал. Согласись, неожиданное известие, когда соблюдаешь ВСЕ меры предосторожности с женщиной, а она беременеет и рассказывает, как нетривиально и находчиво у нее это получилось. Так забавно, Мишель, у него на мгновение ПОБЕЛЕЛО лицо! Не то чтобы стало белым, как у нас, но клянусь тебе, я видела, как на секунду исчезла их знаменитая непобедимая чернота и он стал белым! Я даже испугалась, а потом стала смеяться, а он плакать. И все повторял: «Она не перенесет этого! Не перенесет этого! Не перенесет этого!».
Потом встал и начал одеваться. У него ТАМ волосы золотистые, Мишель! И пушатся! Хорошо, что ты это не увидишь, а то расстроился бы. У тебя не так красиво. Не обижайся, дорогой! Начал одеваться, оделся, взял трубу и пошел к двери. Я лежала и следила за ним глазами, хотела было встать, поцеловать на прощание, как-то поленилась, знаешь. Все равно расстаемся ненадолго. Скоро будет приятная возможность поцеловать его при жене!!
Но какие они все-таки доверчивые! Может, действительно природа в них живее, чем в нас? Я раньше полагала это заблуждением, Мишель. Но когда мой красавчик элементарно не удосужился посчитать срок и сопоставить с нашими встречами, убедилась в их потрясающей детской наивности.
А уловка таки была! Когда этот зверь, этот черномазый пристав завалил меня под мостом и трахал, и трахал, пока я не кончила, а он в меня – тогда-то, знаю наверняка, я и забеременела, оставалось две невыносимые недели до нашей встречи. Четырнадцать долгих мучительных дней я искала выход для себя и будущего ребенка!!
И как же помогло этот скитание по мокрым ночным бульварам, и холод, и потребность согреться и, наконец, неоновый маячок ресторации «Ла мюзик де прованс»! И как сегодня утром он буквально влетел в нашу комнату с мольбами не выдавать его и совал деньги, вырученные с проданной трубы, деньги за мое молчание. Так странно, я едва не пожалела его. Я была на грани того, чтобы рассказать ему все и вместе посмеяться над его детской доверчивостью.
Но я вовремя вспомнила о тебе, мой дорогой Мишель, и прогнала его. Чем он лучше тебя, лежащего в земле? За все надо платить. Обида женщины дорого стоит, а бесплатный сыр лишь в мышеловке. Во всяком случае, спасти тебя от тюрьмы и от суда мне было непросто. Но я готова была заплатить любую цену, лишь бы наказать тебя собственными руками. А пристав, слава богу, оказался падок. И чертовски груб, кстати. Асфальт под парижскими мостами не пахнет романтикой, Мишель. И ты тоже, кто бы мог подумать, глядя на твою антимужскую немощность, отчаянно живуч и прямо-таки дьявольски упрям! После нашей сорокаминутной борьбы и катания по полу, многослойно-грязному полу, кстати, опять-таки твоя вина – грубый в своей внезапности побег Жаннет после убийства сынишки – я прямо не на шутку разозлилась, и успокоилась, только когда ты посинел и упал лицом мне в туфли. Спасибо кухонной двери – была открыта, а там и спасительный чугунный котел для рагу. (Какое вкусное у тебя рагу, дорогой!) Иначе, о боги, точно взяла бы твоя.
Дорогой Мишель, заканчиваю писать тебе. Мне нужно собраться и поспеть к их обеду. Обед у них ритуален, как шабат у евреев. Собирается вся семья и вдруг опомнившиеся оголодавшие родственники. Детишки напомажены, посуда сверкает, отец семейства в галстуке, жена несет супницу с паром, и черпак торчит как куриная нога, а тут звонок – и вхожу я! И все так торжественно, и театрально, как мы любим… Точнее сказать – любили.