Теперь он спокойно поднялся со скамьи: у него был план; оставалось только привести его в исполнение. И план этот придавал ему силы.
Лист восьмой. ПОСЛЕДНЕЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ.
Когда наступило воскресенье - последнее воскресенье, проведенное Тимом в родном городе,--мачеха уже за завтраком начала проявлять нетерпение Она сварила сегодня особенно крепкий кофе и пила его жадными глотками, но почти ничего не ела. Тиму она дала немного больше денег, чем он попросил. Нарядившись в свое самое шикарное шелковое платье, вышитое цветами, она достала из шкафа лису, чтобы надеть ее, когда будет выходить из дому.
- Ах, как любопытно, как любопытно.-- тараторила она, - выиграем мы сегодня или нет?! Ты уже знаешь, Тим, на какую лошадь будешь ставить?
- Нет, - ответил Тим. И это была правда.
- Так ты еще и не думал об этом? Хочешь ставить прямо так, с бухты-барахты?
- Тим уж знает, что делает! - заявил Эрвин. Успехи сводного брата на скачках внушали ему и зависть и уважение.
После завтрака они сели втроем в такси и поехали на ипподром. Едва выйдя из машины, мачеха бросилась было к окошку кассы. Но Тим сказал, что ему нужно сперва немного оглядеться, и мачеха сочла это вполне разумным пусть потолкается в толпе, послушает, что говорят люди.
На ипподроме успели уже почти совсем позабыть Тима: ведь он целый год не играл на скачках. И все же кое-кто его помнил; когда он проходил, некоторые зрители шептались, подталкивая друг друга локтями. Особенно большой интерес к Тиму проявлял какой-то человек с курчавыми темными волосами и странно колючими водянисто-голубыми глазами. Он вертелся вокруг Тима, словно верный пес вокруг хозяина, и буквально не сводил с него глаз, как-то ухитряясь при этом оставаться незамеченным Когда Тим начал читать список лошадей, человек этот встал с ним рядом.
- На Южного, кажется, никто не поставил! - заметил он как бы между прочим, даже не взглянув на Тима. - А ты что, тоже собираешься ставить?
- Да, - ответил Тим, - и как раз на Южного! Теперь незнакомец повернулся к нему лицом.
- Очень смело, малыш! Ведь у Южного, можно сказать, никаких шансов!
- Увидим, - ответил Тим.
Ему вдруг почему-то захотелось рассмеяться. Но смеяться он не мог. Серьезно и грустно смотрел он на незнакомца, который начал теперь подшучивать над смелым замыслом Тима и его надеждами на выигрыш. Он проводил Тима до самой кассы.
По дороге незнакомец все продолжал шутить. Он подсмеивался над маленькими жокеями, внимательно вглядываясь при этом в лицо Тима. Но лицо Тима оставалось по-прежнему серьезным.
Почти уже дойдя до окошка кассы, спутник Тима остановился; Тим тоже невольно замедлил шаг.
- Меня зовут Крешимир, - сказал незнакомец. - Я желаю тебе добра, малыш. Я знаю, что на этом ипподроме ты ни разу не проиграл. Случай редкий и удивительный.
Можно, я задам тебе вопрос?
Тим поглядел в водянисто-голубые глаза незнакомца, и они показались ему странно знакомыми. Они напоминали ему кого-то, только он никак не мог вспомнить, кого именно.
- Пожалуйста! - сказал он. - Спрашивайте.
Не сводя глаз с мальчика, Крешимир тихо спросил:
- Почему ты никогда не смеешься, малыш? Тебе не хочется? Или... ты не можешь?
Тим почувствовал, что краснеет. Кто этот человек? Что он знает о Тиме? Ему вдруг показалось, что у этого человека глаза Треча. Может быть, это Треч так изменился? И хочет испытать Тима?
Пожалуй, он слишком долго медлил с ответом. Крешимир сказал:
- Твое молчание достаточно красноречиво. Может быть, мне когда-нибудь удастся тебе помочь. Не забудь: меня зовут Крешимир. До свидания!
И человек исчез в толпе, запрудившей ипподром. Тим сразу потерял его из виду.
Встревоженный, он подошел к окошку кассы и поставил на Южного все деньги, какие у него были. Едва отойдя от окошка, он наткнулся на мачеху и Эрвина. Наверняка они нарочно его здесь дожидались. Но на этот раз Тим не стал говорить им, на какую лошадь поставил. Зато он сегодня впервые вместе с ними следил за скачками.
Южный оказался необычайно темпераментным молодым жеребцом; он всего в третий раз участвовал в скачках. Поговаривали, что его слишком рано выпустили на ипподром.
До сегодняшнего дня он оба раза приходил к финишу четвертым. Правда, был один случай, когда в самом начале заезда он понесся вдруг как стрела и, обойдя остальных, вырвался на полкорпуса вперед. Но вскоре он отстал и пришел, как и в первый раз, четвертым.
Все это Тим узнал из беседы каких-то двоих людей, стоявших неподалеку от него в толпе. Впервые в жизни он с волнением следил за скачками. Он боялся, что после разговора с Крешимиром его контракт с господином в клетчатом окажется недействительным. Результат скачек должен был показать, справедливы ли его опасения.
Выстрел возвестил начало первого заезда. Лошади побежали, и Южный сразу, как всегда, оказался на четвертом месте. Двое мужчин рядом с Тимом разговаривали теперь о лошади, шедшей впереди. Но потом разговор снова перешел на Южного. В возрастающем шуме до Тима доносились только обрывки фраз:
- Многому научился... бережет силы... вырвется... Однако шансов на победу у Южного, по-видимому, не было никаких. Он все еще держался четвертым, но лошади, бежавшие впереди него, ушли далеко вперед. Эрвин и мачеха все приставали к Тиму, чтобы он сказал им, на какую лошадь поставил. А Тима охватили сомнения. Теперь он со страхом следил за скачками. Южный едва заметно выдвинулся вперед. До финиша оставалось уже совсем немного.
И вдруг лошадь, бежавшая впереди, споткнулась. Две другие, шедшие вслед за ней, испуганно мотнув головами, подались в сторону. В это мгновение Южный пронесся мимо них великолепным галопом и благополучно пришел к финишу первым. В реве толпы звучало скорее разочарование, чем восторг. Тим услышал, как рядом с ним кто-то сказал:
- Самые нелепые скачки из всех, какие я видел!
На большом табло в самом верху появилась надпись: "Южный". Тим вздохнул с облегчением. Как ему хотелось сейчас рассмеяться! Но вместо этого он молча вынул из кармана талончик и, протянув его мачехе, сказал:
- Мы выиграли! Получи, пожалуйста, деньги сама!
Фрау Талер в сопровождении Эрвина бросилась к окошку кассы, А Тим, не дожидаясь их возвращения, поехал на трамвае домой, достал из старинных часов контракт и деньги и, сунув контракт за подкладку фуражки, а деньги во внутренний карман куртки, хотел было уже выйти за дверь, как вдруг услышал, что мачеха с Эрвином поднимаются по лестнице. Он едва успел спрятаться за портьеру, закрывавшую вход в небольшой чуланчик. И тут же дверь квартиры отворилась, и мачеха стала громко звать его по имени. Тим не откликнулся.
- И куда это он запропастился? - услышал он снова голос мачехи. - Он такой чудной последнее время!
Голоса стали удаляться - теперь они уже доносились не то из кухни, не то из спальни. Тим услышал еще, как Эрвин спросил:
- Теперь мы чертовски богаты, правда?
И резкий голос мачехи издалека что-то ответил. До Тима долетело:
- ...сорока тысяч...
"Ну, - подумал Тим с холодным спокойствием, - теперь я наверняка им больше не нужен".
Он вышел из чулана, неслышно открыл и закрыл входную дверь, пробрался, прижимаясь к стене, под самыми окнами своей квартиры и бросился бежать со всех ног в сторону кладбища, на восточную окраину города.
Только когда толстый усатый кладбищенский сторож спросил его у входа, какой номер могилы ему нужен, он сообразил, что ошибся: мраморную плиту для отца надо было, наверное, заказать заранее где-нибудь в другом месте. И все-таки Тим решил хотя бы что-нибудь разузнать.