— Дай ему трубку, — сказал цыган.
Старик не торопился затягиваться. Он прикрыл глаза и сжал трубку в сухих морщинистых ладошках, но гашиш дымился, и тонкие струйки дыма поднимались, словно опутывая лицо старика паутиной.
Цыгане толпились поодаль, не решаясь подойти ближе. Артем поглядел на них и удивился — до чего маленькие, просто крохотные, как лягушата. Так и казалось — топнешь, они и врассыпную. Артем представил себе это и рассмеялся. Смех получился хриплый и какой-то скачущий, будто упавшая на камень горошина. Чтобы остановить его, Артем почему-то открыл рот — широко, до отказа, но звук не прекращался, наоборот, уже не одна, не две, а словно целый мешок звонких горошин опрокинули на пол, и они все рассыпались и подскакивали.
Артем поднял глаза и вдруг понял, что никакие это не горошины, а звезды — это они скачут и звенят, и из широко открытого его рта вылетело и полетело навстречу к этим звездам что-то большое и важное. Но звезды не становились ближе, они мигали, касались друг друга своими острыми длинными шипами, кружились, и чем быстрее летел к ним Артем, тем дальше и мельче становились они, все теснее сбивались в кучку, прижимались друг к другу, сливаясь в единый сияющий огненный круг, пока наконец Артем не увидел, что это и не звезды вовсе, а просто тлеющий уголек в трубке, зажатой в его сухих сморщенных руках.
ПРИШЕЛЕЦ И КОСМОНАВТЫ
Шуршит, шуршит над моей головой, и кажется, что в листве завелись мыши, что они, испугавшись веселой Мурки, вдруг кинулись врассыпную, по листьям, по веткам, сбивая друг друга с ног, кувыркаясь… но это лишь налетел внезапный порыв ветра. Потряс деревом, как младенец погремушкой, и унесся прочь.
По дороге мимо меня идет космонавт. Это не галлюцинация, здесь полно космонавтов. У него в руке помятый букетик. Хочется вообразить, что еще маленькая, но уже полная романтичных грез девочка нарвала этих ромашек и васильков… да, постаралась, нарвала, повязала бантиком… а кому дарить? Ну конечно, космонавту!
Впрочем, нет. Я знаю, откуда букетик. Космонавт этот уже который год кружится по орбите вокруг Зареченской Веры. Знаю я потому, что сам у Зареченских дома живу. И каждый раз, как только я летом приезжаю, все местные космонавты собираются меня бить. Обычно это происходит вечером. Я выглядываю в окно и вижу в саду группу космонавтов. Они без скафандров, одеты по-разному, а вот глаза похожие. Что-то, наверное, они там, в космосе, видели. А может, это все любовь ненасытная. Смотрят на меня. Я знаю, чего они хотят, потому выходить не спешу, пусть помучаются. Наконец обуваюсь, накидываю ветровку — не от ветра, а от комаров — и выхожу.
— Ты, что ли, Веркин ухажер? — говорит мне один, недоверчиво и в то же время с угрозой.
— Ребята, — отвечаю я, у меня текст уже давно заготовлен, — ну что вы, в самом деле, как будто с Луны упали. Аж из самого космоса на Землю смотрите, а перед своим носом не видите ни черта. Да мы с Веркой явно с разных планет, я для нее как пришелец — чужой и далекий.
И это правда. Вера Зареченская на меня почти и не смотрит даже. А живу я у них потому, что лет пять назад работал с ее отцом, а теперь раз в год комнату у него снимаю, по знакомству, когда удается в отпуск вырваться.
То, что Вера ко мне равнодушна, меня поначалу злило, а теперь ни капельки. Она вообще такая, малоэмоциональная. Может сидеть весь день, косу свою черную плести, журналы листать и сериалы по телевизору смотреть. Зато коса у нее с руку — причем с руку космонавта, у меня-то руки потоньше будут. То ли от природы это у нее, то ли от местной радиации. Пытался я от Веры как-то ответ получить, почему же ей ни один космонавт до сих пор не приглянулся. Помню, что она тогда долго молчала, косу плела, а потом говорит: