«В Библии точно сказано…»
Казалось бы, что может быть надёжнее, чем прямо и непосредственно следовать тому, что сказано в Библии? Но на самом деле не всегда это возможно сделать так просто, сначала нужно определить степень точности высказывания. Например, книга Исход описывает, как от моровой язвы вымер весь скот Египетский (9:6). Итак, Библия ясно учит: у египтян не осталось совсем никакого скота. Но тут же мы читаем, как на вполне живом их скоте появляется воспаление (9:10), затем скот гибнет ещё и от града (9:25), и, наконец, погибает все первородное от скота (11:5). Стало быть, слова весь скот в Исх 9:6 можно понять только как преувеличение (ср. выражение из нашей повседневной речи: все деньги тратит на выпивку). Разумеется, это относится и ко многим другим случаям метафорической и иной образной речи.
Также нужно проверять, насколько точно сам толкователь приводит аргументы, не расширяет ли он, не сужает ли границ того, что упомянуто в тексте. Так, в Деян 6:1–6 упомянуты семь человек, которые были диаконами. Библейский текст ясно показывает, что они были назначены пещись о столах, то есть заниматься благотворительной деятельностью. Нигде, впрочем, не сказано, что их обязанности этим и ограничивались, но нигде не сказано и обратное. Есть мнение, что поскольку некоторые из этих людей публично проповедовали и крестили обратившихся, то проповедь и крещение тоже входили в круг обязанностей диаконов. Но ведь ни из чего не следует, что проповедовавшие занимались этим именно в качестве диаконов, и у нас даже нет свидетельств, что этим занимались все диаконы. Правомерен будет только один вывод: диаконам не возбранялось проповедовать и крестить.
«Библейскому мировоззрению соответствует…»
Как уже было сказано не раз, контекст исключительно важен. Но и контекст может стать источником ошибок и манипуляций, особенно контекст в широком, историко-культурном смысле как совокупность представлений и убеждений автора и его первых слушателей или читателей. Конечно, мы можем с уверенностью утверждать, что они, например, верили в Бога и ничего не знали о современной науке, что основной повседневной пищей был хлеб, а передвигались люди пешком либо на ослах и верблюдах. Но многие тонкости нам недоступны, мы можем лишь приблизительно догадываться, каким видели мир люди того времени, как они относились к некоторым явлениям. Тем более что люди тоже были разными.
Отсюда вытекает первая ошибка такого рода: создание некоей целостной системы, условно говоря, “библейского мировоззрения”, которую якобы разделяли абсолютно все библейские авторы и положительные персонажи, причём в одной и той же редакции. Например, любые упоминания “богов” в Ветхом Завете, кроме обличения язычества, истолковываются как-то иначе (например, это сильные люди или ангелы) на одном-единственном основании: для “библейского мировоззрения” существует только Единый Бог. Может быть, и так, но тогда придётся признать, что этого самого мировоззрения не придерживались многие библейские герои, а то и авторы. Например, в Суд 11:24 послы израильского судьи Иеффая говорят царю аммонитян: Не владеешь ли ты тем, что дал тебе Хамос, бог твой? И мы владеем всем тем, что дал нам в наследие Господь Бог наш. И автор ничуть не возражает против такого сравнения Господа с языческим богом. Пожалуй, стоит признать, что по крайней мере для Иеффая и его послов Хамос был не менее реален, чем Господь, другое дело, что только Господь был Богом Иеффая, только Ему он готов был принести в жертву собственную дочь.
Другая крайность — выделение ветхозаветной и новозаветной картин мира, или же “иудейской и эллинской ментальности”, которые оказываются противопоставлены друг другу даже на уровне языка. Например, тот факт, что в древнееврейском языке нет среднего рода, но есть мужской и женский, преподносится как подтверждение того, что семитам свойственно воспринимать весь окружающий мир как живой. Нет сомнений, что разным культурам присущи некоторые различия в мировосприятии и что язык в некоторой степени отражает эти особенности, но это отражение всегда достаточно опосредовано, проводить однозначные и прямые связи между явлениями языка и особенностями менталитета довольно рискованно. Если средний род — обязательно нечто неживое, то как быть с русским словом дитя или с немецким das Kind? Значат ли они, что для русского или немецкого менталитета дети относятся к неживой природе?