Да, это он точно подметил. Тут воюют именно так. Любая битва начинается в плотном строю, а потом рассыпается на множество индивидуальных схваток, превращаясь в натуральную свалку. Воины режут друг друга и грабят убитых тут же, не обращая внимания на то, что происходит вокруг. И даже цари не брезгуют уйти в тыл, утащив одетого в бронзу мертвеца, чтобы там лишить его доспеха. Пятая песнь Илиады живо описывает этот милый обычай. Эпические герои убивают друг друга и тут же грабят еще теплое тело, пока его не ограбил другой эпический герой, точно такой же полуголодный разбойник, работорговец и конокрад. Полный бардак, в общем.
— Сардок! Пеллагон! Хуварани! — позвал я полусотников. — Они сейчас попрут. Бьете их с крыш домов нижнего уступа. Выделите пятерых, чтобы непрерывно бегали вокруг холма. Нам это место долго не удержать. Как только они перелезут через первый ряд домов и закрепятся, отходим выше.
— Да, господин! — склонили головы командиры. Для моих полусотников тоже стала откровением та бойня, которую они же сами и учинили.
— На рожон не лезть! Людей беречь! Дротики и стрелы тоже беречь! Запас в крепости еще есть, но он не бесконечен, — дал я последнее напутствие. — Они сначала ударят всей силой в фалангу. Они просто не верят, что мы сможем их удержать.
— А мы сможем? — недоверчиво посмотрел на меня Пеллагон. — Их раз в десять больше попрет. Да еще и лучники с пращниками. Сомнут.
— Не сомнут, — отрезал я. — По местам! Без моей команды не стрелять! Ни камня! Ни дротика!
Они еще раз склонили головы и потрусили к своим стрелкам, которые полезли на крыши домов и легли на них плашмя. Незачем маячить на виду у врага и давать ему лишнюю пищу для размышлений.
Да, мой расчет оказался верен. Налетчики все еще не в состоянии понять, что происходит. Их больше, они злы на нас, а полсотни человек, хоть и с добрым оружием — не противник для неполной тысячи. Это было бы именно так, если бы не одно но. Мы станем биться на узкой дороге, со всех сторон окруженной стенами домов. Люди не зря надрывали жилы все лето. Теперь дорога к акрополю — это извивающийся каменный коридор, который наискосок пересекает склон огромного холма. Город напоминает игру из моего детства. «Шарик в лабиринте» она называлась, кажется. Проход к жилью есть, но он на самом верху, почти у ворот.
— Хелоне! — заорал Абарис, который раньше меня сообразил, что сейчас случится. Греческое слово «черепаха» прижилось куда лучше, чем «синаспизмос» — смыкание щитов. Да и звучит слово «черепаха» короче, что совсем нелишне в бою, где дорога каждая секунда.
Гоплиты подняли щиты, превратившись в огромный грибок и, не прошло и двух ударов сердца, как сверху на них посыпались камни и стрелы. Пираты сделали выводы из произошедшего. Я и сам поднял щит над головой, стоя в последнем ряду.
— Бам-м! Бам-м!
Камни грохочут по коже щитов и вязнут в ней, бессильно скатываясь наземь. Воловья шкура, склеенная в несколько слоев, — это не дерево, его не разбить, бросив булыжник навесом. Но они подойдут поближе, и тогда нам придется намного хуже.
— Еще теснее прижмись! — заорал я, когда понял это. — Щиты в два слоя клади! Как черепица у богатых домов в Трое!
Парни заворчали и прижались друг к другу боками. Они уже увидели, как на расстояние броска подходят первые ряды пращников. Сейчас камни полетят прицельно, и тогда даже щиты могут не спасти.
— Первый ряд — на колено! — крикнул Абарис. Теперь мы закрыты спереди и сверху. И пусть боги помогут нам пережить ближайшие полчаса.
По щитам загрохотали удары, которыми можно сокрушить стену. Фаланга сбилась в один тугой ком, скрипя зубами от боли. Ведь даже через бронзовый умбон удар тяжелого камня отдается в руке так, что едва не выламывает пальцы.
— Хана щитам! — с тоской бурчал я. — В ремонт после этого боя! А что это происходит?
Шквал камней вскоре прекратился, и на нас с утробным гулом двинулся ревущий поток, который заполнил собой каменную трубу дороги. Инерция у такой толпы огромна, и удержать ее у нас просто не получится. Вопрос лишь в том, где именно мы остановимся, когда она продавит нас, словно огромный поршень.
— Щиты сомкнуть! — заревел Абарис, который рвался в первый ряд, но стоял сзади, не смея нарушить мой приказ. — Отступать медленно!
Началось! Чудовищная масса людей ударила в строй фаланги, словно цунами, насадив на наши копья весь первый ряд. В неимоверно тесной давке полуголые тела пронзало насквозь, и на каждом древке висел какой-нибудь убитый, а то и все два. Они не могли упасть, зажатые между камнем, щитами врага и телами товарищей. Второй ряд фаланги, который выставил копья вперед, лишился своего оружия тут же. Вытащить его теперь нет никакой возможности. Первый ряд, что бил в ноги, тоже сделать ничего не мог. Воины даже собственный нос почесать бы сейчас не сумели, не то что ударить. Фаланга медленно, но верно ехала назад, цепляя краями щитов за камень стен и пропахав сандалиями желтовато-серую, убитую до каменного состояния землю.