Но это не остановило его. Он продолжал двигаться, перемещаться, приводя в замешательство врагов, крутя перед ними сияющим мечом, зная, что его свет мешает их ночному зрению и дает ему небольшое преимущество в грядущей схватке.
Теперь он точно знал, что его противники — действительно темные эльфы. Они говорили с акцентом Наггарота, на их доспехах мелькали легко узнаваемые клейма. И сражались они с дисциплинированной организованностью, типичной для обитателей безотрадной северной земли.
Все бойцы были закаленными ветеранами. Они реагировали на его действия быстро и разумно, нимало не пораженные встречей со столь умелым противником. Его неистовый натиск не напугал их. Они лишь немного отступили, не паникуя, несмотря даже на то что он зарубил еще двоих.
Силы поменьше в данных обстоятельствах просто бежали бы, но эти бойцы держались, давая Тириону отпор с яростью обезумевших леопардов.
Потому что отряд, с которым столкнулся Тирион, был лишь малой частью атакующей армии. Повсюду вокруг шла резня, и, судя по крикам жертв, большинство умирающих принадлежали к его народу.
Сколько же здесь темных эльфов? Больше, чем должно быть, это уж точно. И вновь Тириону пришло в голову, что это невозможно, что безжалостный враг не мог появиться здесь — и все-таки друкаи тут были.
Он продолжал убивать, убивать и убивать, терзаемый немыслимостью происходящего. Такая армия не может передвигаться тайно. Без колдовства — не может, но и колдовства таких масштабов мир не видел со времен Аэнариона.
Что-то не давало ему покоя, что-то знакомое и странное, что он вроде бы должен был помнить и вспомнил бы, если бы не дрался сейчас за собственную жизнь.
С тех пор как он услышал первые крики, минули считаные секунды, хотя — как всегда в бою — казалось, что секунды эти растянулись и времени прошло куда больше. Тирион пронзил еще одного темного эльфа, пытаясь разобраться, что же происходит.
Почему друкаи напали здесь и сейчас? О невозможности лучше забыть, она всего лишь иллюзия. Они тут не просто так — и в этот миг Тирион понял зачем.
Они пришли за Вечной Королевой. Именно так. Иной причины не существует. Их разведка, должно быть, необычайно эффективна. Узнать ее местонахождение и отправить за ней такие силы…
Но это опять-таки не имеет значения. Важно лишь одно — не дать им достигнуть цели, любой ценой. Если Вечная Королева попадет в руки темных эльфов, это будет самым страшным ударом по его народу со времен Аэнариона.
Никогда прежде не случалось ничего более жуткого. Если Вечная Королева погибнет, это подорвет боевой дух высших эльфов. Но если она станет пленницей Короля-Колдуна — это еще хуже. Заполучив ее, Малекит сможет диктовать любые условия последующего мира. Если, конечно, ему нужен мир, а не окончательная победа и полное уничтожение сил Ултуана.
Тирион знал: что бы ни случилось, он должен найти Алариэль и спасти ее. Его личное отношение — ничто перед обстоятельствами. Он должен выполнить долг перед своим народом. Он должен спасти Вечную Королеву.
Дориан ворвался во внутренние покои огромного павильона. На полу распростерлись мертвые эльфийки, так и не выпустившие из рук мечей. Они погибли как воины, не убегая от смерти, одобрительно подумал генерал. Он надеялся, что, когда придет его время, он сумеет поступить так же.
В центре помещения, беспомощная, прижавшись спиной к мощному центральному столбу, стояла самая прекрасная женщина, виденная когда-либо Дорианом, — ну, может, за исключением Морати. И хотя амулет защищал его, он почувствовал уважение и даже любовь к ней.
Генерал знал, что его присутствие здесь кощунственно, ему хотелось молить женщину о прощении. О, как же умен его хозяин, пославший их в атаку именно сейчас! Если Дориан испытывал подобные чувства, когда Вечная Королева еще не вошла в полную силу, даже несмотря на защитные чары амулета, что было бы с ним в ином случае?
Дориан безжалостно подавил благоговение.
— Добрый вечер, ваше величество, — мрачно и официально произнес он. — Приветствую тебя от лица своего господина, Малекита Великого, истинного короля эльфов.
Судя по лицу женщины, она только сейчас осознала, в какую передрягу попала. В этот — и только в этот — момент она перестала быть живой богиней, став испуганной юной эльфийкой, понимающей, что она в беде, одна, в окружении врагов, желающих ей только зла.
Дориан не почувствовал жалости. Лишь презрение к той, чья изнеженная жизнь не подготовила ее даже к возможности происходящего сейчас.