Тирион решил оставить только кожаный жилет, не производящий шума и отчасти защищающий тело. А вот весьма специфической формы шлем скорее всего введет Алариэль в заблуждение, чего допустить нельзя. Лицо Тириона ей знакомо, так что пусть лучше она увидит его.
Эльф завернул шлем в кольчугу и швырнул все в реку. Оставлять здесь ничего не хотелось — любой предмет мог выдать его местоположение возвращающимся холодным. Так что от ненужного надо избавиться.
Почувствовав себя лучше без лишнего груза, Тирион зашагал по тропе. И почти тут же обнаружил следы холодных: огромные, запредельно вонючие лепешки и кучи усеивали тропинку.
Он шел по самому краю, чтобы, если что, сразу нырнуть в заросли. Обладающий отличным даже для эльфа ночным зрением Тирион без труда находил путь в сумраке, ведь глаза его уже приспособились к недостатку света.
То и дело останавливаясь, он прислушивался, терзаемый подозрением, что враг подкрадывается к нему во тьме. Лес полнился ночными звуками, скользнула над головой белая сова, ищущая среди теней добычу. Тирион посочувствовал зверькам, на которых идет охота. В кустах блеснули чьи-то глаза: лисы, а может, дикой собаки. Как бы то ни было, животное бесшумно отступило при приближении эльфа.
Долго ли, коротко, но Тириона охватило ощущение тщетности происходящего. Что он делает? Ему никогда не найти Алариэль в этом сумраке. Она, наверное, опередила его на лиги или даже попалась сподвижникам Малекита. Если же девушка где-то затаилась и спит, он может в темноте проскочить мимо, вообще не заметив ее. Тем не менее какой-то инстинкт толкал его вперед, заставлял двигаться дальше. Такова уж была его природа — он просто не мог иначе. Тирион всегда предпочитал действие бездействию. По крайней мере так он чувствовал, что что-то делает, и был хотя бы чуть-чуть хозяином своей судьбы.
Может, все-таки стоит окликнуть ее, хотя бы шепотом? Нет, это чистое безумие. Совет, подкинутый отчаянием. Он только выдаст себя охотникам, ищущим в ночи. Или он слишком много думает? Зачем темным эльфам рыскать во тьме? Они наверняка разбили лагерь и улеглись спать, что следовало бы, по здравому размышлению, сделать и ему. И все-таки Тирион шел под бледным светом луны и время от времени, когда инстинкт говорил, что он в безопасности, шептал имя Вечной Королевы, как слово-оберег или молитву отчаяния.
В руке он сжимал кинжал, готовый ударить любого, кто бросится на него из темноты. Тирион почти надеялся, что на него нападут. Атака, во всяком случае, сняла бы напряжение, избавив его от ощущения полного одиночества.
Интересно, много ли народу бродит сейчас в ночи? Наверное, не слишком. А если кто-то и бродит, то это, скорее всего, враги. Хотя не слишком ли он пессимистичен? Возможно, в этом лесу скрываются и другие эльфы, дружественные Вечной Королеве. Не всех же перебили или пленили друкаи, напавшие на территорию проведения великого турнира. Возможно, здесь есть и местные жители, которые не были на состязаниях.
Конечно, в таком случае очень вероятно, что холодные почуяли их и теперь они мертвы. Как же это мучительно — скитаться в ночи в одиночестве, когда на родину напал древний враг. Ему бы сейчас в армию, готовиться к сражению с захватчиками.
Хотя, быть может, нигде в Ултуане уже нет армии, способной сражаться. Враг проник в сердце Авелорна и почти захватил в плен Вечную Королеву, не встретив никакого сопротивления. Возможно, то же самое происходило повсюду. Возможно, неприятель застал войска Короля-Феникса врасплох и подавил тем же колдовством, что позволило темным эльфам проникнуть так глубоко в лесное королевство.
Нет, все эти размышления бессмысленны. Этого просто не может быть. В Наггароте недостаточно друкаев, чтобы заполонить все эльфийские земли. Кто-то где-то сражается сейчас с ними, и пока это так, есть надежда. Тирион невесело улыбнулся. Одно дело — говорить себе, что по логике вещей так и должно быть, и совсем другое — заставить себя поверить в это: ночью, когда живот подвело от голода, а зараженная ядом рана от ведьминого клинка высасывает из тебя силы.
Впереди раздались голоса.
Тирион увидел огонь, услышал глухое хриплое дыхание холодных. Он замер, боясь, что уже слишком поздно, что его заметили и ящеры в любой момент взревут, поднимая тревогу, предупреждая всадников о присутствии дичи.