— Я не знаю…
— Поверь, когда стоишь на поле боя над трупом того, кто пытался убить тебя, ты счастлив и думаешь, что ты сильнее, выносливее или просто удачливей. Неважно. В этот миг ты чувствуешь себя по-настоящему живым. Так чувствовал и я.
— Думаю, я понимаю.
— Это была игра, а я оказался в ней хорош. Вся моя жизнь была игрой, и я знал, что могу победить. Но когда темные эльфы напали на твой двор, все изменилось.
— Ты ведь уже сражался с ними раньше.
— Я сражался с ними на их земле. Сражался с ними в море. Помогал отбивать случайные налеты. Но ничего подобного прежде не видел… И даже не думал, что такое возможно.
— Наверное, никто не думал. Это ведь немыслимо — друкаи в сердце Авелорна, Вечная Королева у них в плену… Пока этого не произошло, я бы сказала, что подобное невозможно.
— Я все думаю, как Малекиту удалось провернуть такое, как он это сделал. Он подготовил вторжение заранее, тайно — ладно, он уже проделывал такое прежде, обманывать он умеет. Но каким образом Король-Колдун провел армию в самое сердце нашего королевства так, что никто ничего не заметил? Мне вспоминается только один подобный случай, и…
Мысль ударила Тириона с силой боевого молота, обрушившегося на щит. Да, ему уже случалось видеть такое прежде. Те события были частью его собственной жизни. Болезнь и погоня заслонили от него очевидное.
— Что? — забеспокоилась Алариэль. — Опять жар?
— Я глупец. Как я раньше не сообразил…
— Что, что?
— Когда-то демон уже перемещал полки по всему Ултуану. Он преследовал меня, моего брата и других из рода Аэнариона. Он осадил Святилище Азуриана.
— Н’Кари? — прошептала девушка.
— Н’Кари.
Алариэль побледнела.
— Она помнит Н’Кари. Демона, командовавшего Разгромом Ултуана в Век Аэнариона. Но он ведь должен ненавидеть Малекита точно так же, как нас. Малекит — сын Аэнариона.
Тирион пожал плечами:
— Я не чародей, чтобы знать, что возможно, а что нет. Может, Малекит подчинил его или заключил с ним договор. Тогда демон чуть не убил меня… и, конечно, захочет убить тебя.
— Все это очень тревожно, князь Тирион.
— Мы живем в очень тревожном мире, твоя светлость.
Они оба надолго замолчали. Тирион устал, но спать не мог. Алариэль прилегла рядом с ним и закрыла глаза. А он рассеянно погладил ее по волосам.
Н’Кари пристально разглядывал тела. Трупы провалялись тут довольно долго. Некоторые были обглоданы массивными челюстями, принадлежавшими, должно быть, холодным. Сюда демона привел запах Тириона. Перебравшись через реку, он ненадолго потерял след, однако, поскольку пользовался не только ноздрями, но и магией, нашел запах снова быстрее любой собаки, определив, куда направился Тирион и где он вновь встретился с Вечной Королевой. Но Н’Кари было любопытно, что тут случилось. Любопытно, почему тот, кого он так сильно ненавидел, по-прежнему оставался в живых. К счастью, демон знал способ это выяснить.
Он выставил коготь, начертил в грязи возле одного из трупов знак Слаанеш, произнес слова древнего обряда и почувствовал, как потекла из него сила, вливаясь в тело. Раздался вздох — только смрадный воздух вырвался не изо рта, а из дыры в груди мертвеца. Труп сел, повернул голову и уставился пустыми глазницами на Н’Кари.
— Чего ты от меня хочешь? Зачем помешал растворению души в нижнем мире?
— Я задам тебе три вопроса, дозволенные заклятьем и ритуалом.
— Тогда задавай и отпусти меня обратно в ад. Здесь для меня слишком холодно.
— Кто тебя убил?
— Эльф с горящим мечом. Он вышел из ночного мрака и перерезал нас всех, как младенцев.
— Почему?
— Потому что мы были врагами, почему еще?
— Его душа тоже сейчас в аду вместе с вами?
— Насколько мне известно, нет, а я бы знал, он ведь мой убийца.
— Что ж, уходи, ты отпущен.
— Ухожу.
Труп обмяк, ведьмины огоньки в его глазах погасли. А Н’Кари рассмеялся — и хохотал долго и громко. Его добыча все еще где-то бродит. Отлично. Остается только найти дичь.
— Я будто только сейчас очнулся. Будто всю жизнь играл в игру, и лишь теперь все стало серьезным.
Тириона и самого удивила грусть, прозвучавшая в его голосе. Он был так слаб, что едва двигался… и знал, что умирает. Он бы попытался убедить Алариэль бросить его, но понимал, что она не уйдет. Однако язык еще шевелился — и он говорил.
— Почему? Потому что видел, как убивают твоих друзей?
Кажется, ей хотелось усмехнуться. Или заплакать. Или и то и другое разом. Он покачал головой: